Notcoin — будущий дроп от TON/Telegram

Рядовой Коминтерна по кличке "Мигель"

Страница 4 из 10
Нил Никандров
Январь 1999
...Черно-белую фотографию, сделанную в литовском городке Тракае в конце 20-х годов, я рассматривал долго и пристально. Под раскидистым деревом - темно-русая женщина в скромном платье и рядом с нею - нескладный подросток лет 16-17. Нет и признака тревоги в спокойных лицах. В этот период мать и сын вынашивали планы переезда в Аргентину к отцу, уехавшему туда на заработки в 1924 году. Дела у главы семьи, судя по письмам, обстояли не лучшим образом. Разбогатеть ему никак не удавалось. "Может быть, - часто повторяла мать, - нам будет легче, когда мы соберемся вместе?"

Они навели справки в пароходном обществе "Лиетгар", основанном в 1927 году на бельгийские капиталы отставным литовским генералом Жуковским. В обществе имелось два парохода "Паланга" и "Клайпеда", которые специализировались на перевозе литовских эмигрантов в Бразилию и Аргентину. Оплатить стоимость билетов третьего класса было Григулевичам по силам, и они решили готовиться к поездке. И тут неудача: заведующий эмигрантским отделом общества похитил кассу и исчез в неизвестном направлении. "Лиетгар" обанкротился, пропал и солидный задаток Григулевичей за билеты. Мечту о бескрайней пампе Аргентины пришлось отложить.

В поисках работы мать решила перебраться в Вильнюс, находившийся тогда под польским управлением. Полонизация города шла полным ходом и "лишние" литовцы, да еще с еврейскими корнями, не приветствовались. Каждые полгода Григулевичи посещали старостатство, продлевая разрешение на пребывание в Вильнюсе.

Беда не приходит в одиночку. Нагрянула еще одна, куда серьезнее, и самым радикальным образом изменила судьбу парнишки с фотографии...

Прошло всего несколько месяцев, и за ним в середине декабря 1931 года пришли агенты польской дефензивы. Арест за "подрывную коммунистическую деятельность". В эти же дни была брошена в тюрьму большая группа гимназистов - друзей Иосифа и активистов Компартии Западной Белоруссии (КПЗБ), нелегально действовавшей на территории Виленщины. Причина ареста была, в общем-то, смехотворной: в связи с Днем голода члены нелегальной комсомольской организации рассовали по карманам пальто в общей раздевалке Виленской гимназии листовки, изготовленные на шапирографе, и директор М.Шикшнис тут же узнал об этом, поскольку доносительство в гимназии процветало.

Представление о "раннем" Григулевиче и его взглядах и убеждениях "до НКВД" могут дать его автобиографические заметки, опубликованные в Литве в сборнике "Революционное движение в Вильнюсском крае, 1920 - 1940 года" (на русском языке). Может быть, только об этом периоде своей жизни Иосиф Ромуальдович мог писать достаточно полно и откровенно, не прибегая к самоцензуре и ограничениям, налагаемым подписками о "неразглашении".

"Первый арест был для меня нелегким испытанием, - признался в этих заметках Иосиф Григулевич, - хотя и не был неожиданным. Я видел слезы на глазах у матери и думал: "Опять к ней пришло горе. А скоро ли она услышит обо мне хорошие вести? Впереди тюрьма!" Шел обыск, но я думал, оглядываясь назад: ни отступать, ни сворачивать в сторону не буду - надо идти дальше".

В окружении полицейских агентов, сверкая наручниками, Иосиф гордо, как и полагается несгибаемым революционерам, прошагал по городу в дефензиву на Свентоянскую улицу "для оформления", а потом в "централку" - дом предварительного заключения в Игнатовском переулке. Допрашивал Григулевича некто Пясецкий, специализировавшийся на искоренении коммунистической крамолы в Вильнюсе. "Пясецкий начал с того, что он "все знает", - вспоминал Григулевич. - "Признайтесь, и мы забудем этот печальный инцидент - польские власти относятся дружески к литовцам, более того - поляки и литовцы братья. А ваши убеждения? Ну что ж, известное дело: кто в молодости не был социалистом, - даже маршалек (Пилсудский) им был; вы нам подтвердите то, что мы знаем, и сразу очутитесь на свободе." В ответ на "медовые" эти речи я категорически отрицал свою принадлежность к комсомолу или компартии и утверждал, что политикой не интересовался, а занимался только учебой".

Около полутора лет шло следствие и подготовка к судебному процессу. Всего было арестовано 13 учащихся-литовцев, из которых большая часть была выпущена "на поруки". За решеткой из гимназистов остались только двое - Д.Пумпутис, секретарь комсомольской организации, и Григулевич. Прямых улик на Иосифа не было, он успел уничтожить всю нелегальщину и комсомольские документы на квартире задолго до обыска. Но обширный компромат на него был получен от полицейской агентуры, "расколовшихся" гимназистов младших классов и из докладов вильнюсского окружкома партии в адрес ЦК КПЗБ (в статистической "раскладке" о членах комсомольской организации в Вильнюсе значилось: "Караим-1"). Даже в читальне Товарищества белорусской школы, которая считалась "логовом коммунистов", нашелся у сыщика Пясецкого "человечек", который подробно сообщил о необузданно-подрывных речах Григулевича.

Из "централки" Иосиф был переведен в печально известную строгостью своего режима виленскую тюрьму Лукишки. Именно там в апреле 1933 года он узнал о смерти матери, которая была не просто самым близким и дорогим существом, но и человеком богатой внутренней культуры и добрейшей души. "Огромное личное горе", - так вспоминал об этом Григулевич. Ничто не предвещало несчастья, но оно обрушилось на него внезапно, словно хотело причинить побольше боли. Перед этим из заключения был освобожден один из сокамерников Григулевича. Зная, что у того нет своего угла в Вильнюсе, Иосиф посоветовал ему остановиться на несколько дней на квартире у матери. Первый же ее разговор с гостем, рассказывавшим о тюрьме и бесчеловечных условиях содержания заключенных, оказался для Надежды Лаврецкой роковым. Она была настолько потрясена услышанным, что сердце не выдержало. Ей было 47 лет...

Иосиф остался один на один с суровыми реалиями жизни. Отец не мог помочь из далекой Аргентины ни материально, ни морально. Приехать он тоже не мог, поскольку польские и литовские власти были прекрасно осведомлены: в дни большевистского переворота в Петрограде Григулевич-старший был среди красногвардейцев и принимал активное участие в установлении Советской власти. Нужно сказать, однако, что Иосиф не испытывал одиночества. Городская комсомольская организация взяла его под свою опеку, снабжая продуктовыми передачами, небольшими денежными суммами для покупки необходимого в тюремной лавочке. Помогала она и тщательно отработанными рекомендациями партийных юристов о тактике поведения на допросах и в ходе судебного процесса.

В марте 1933 года следствие было закончено. "Дефензива за полтора года сделала все, - вспоминал Григулевич, - чтобы подвести нас под статью 102 русского дореволюционного кодекса, которым тогда пользовались пилсудчики. В обвинительном акте наша деятельность рассматривалась как подрывная и антигосударственная. Признаться, мне импонировало это. Я хорошо знал, что по указанной статье в свое время судили тысячи революционеров, боровшихся с царским произволом".

В сборнике документальных материалов "Революционное движение в Вильнюсском крае в 1920-1940 годах" (на литовском языке) содержится два упоминания о партийной работе Григулевича в Прибалтике:

"Работа КПЗБ среди литовского населения усилилась лишь в 1930 году, когда было создано Литовское коммунистическое бюро. Вначале оно существовало при Вильнюсском окружном комитете, а потом при ЦК КПЗБ. Бюро издавало нелегальные газеты на литовском языке "Баррикада" и "Крестьянский голос", пользовавшиеся большой популярностью среди литовцев. Руководителями Литовского коммунистического бюро были Й.Каросас, Я.К.Друго, Ю.Григулявичус, К.Ионис и др."

Из номера газеты "Вильняус ритоюс" от 17 мая 1933 года. "О судебном процессе над учащимися Вильнюсской литовской гимназии":

"12-13 мая с.г. в Вильнюсском окружном суде разбиралось дело по обвинению бывших учащихся гимназии имени Витаутаса Великого: Д. Пумпутиса, Ю. Григулявичуса, Ю. Айдулиса, К. Мацкявичуса и студента И.Каросаса. Все они обвинялись в принадлежности к коммунистической партии и в распространении идей комунизма.

Первых двух - Д.Пумпутиса и Ю. Григулявичуса - суд признал виновными и осудил на 2 года тюремного заключения условно. Трех остальных: Ю.Айдулиса, К.Мацкявичуса и студента И. Каросаса оправдали. Обвинителем на суде выступал прокурор пан Ястшембский, председательствовал судья пан Лимановский. Обвиняемых защищали адвокаты Петрусевич, Ясинский, Шишковский и Сукеницкая. По делу были опрошены 24 свидетеля".

По воспоминаням Григулевича, после разгрома Литовской советской республики суд над молодыми коммунистами на Виленщине был первым процессом такого рода и потому привлек немалое внимание литовской и польской общественности. Обвиняемые не скрывали своих левых убеждений, защищали свое право изучать общественно-социальные проблемы под марксистским углом зрения. Обвинитель Пиотровский (Григулевич называл именно его, а не Ястшембского), "бывший белогвардеец, перешедший на службу к пилсудчикам", пытался доказать, что на скамье подсудимых находятся экстремисты и отщепенцы, представляющие реальную угрозу для безопасности Речи Посполитой. Адвокаты отстаивали совершенно противоположную позицию, стараясь представить своих подзащитных идеалистами-правдоискателями, талантливыми ребятами, будущими светилами Литовского научного общества и литовской культуры. Выступил в свою защиту и сам Иосиф:

"Будучи ни в чем неповинным 19-летним парнем, я подвергся аресту и был посажен в тюрьму, где господствует произвол охранников, где к политическим заключенным относятся хуже, чем к уголовникам. Хотя я был подследственным и моя вина еще не была доказана судом, ко мне применялся режим каторжника, меня заковывали в наручники, подвергали избиениям. По мнению начальников Лукишской и Стефановской тюрем и прокурора Пиотровского, я должен был сносить эти надругательства с христианским смирением, и тогда я доказал бы, что не являюсь коммунистом. Я, однако, считал своим долгом протестовать против тюремного произвола и не боялся этого делать, так как совесть моя была чиста"...

После освобождения Григулевич снова включился в подпольную партийную деятельность, но в августе 1933 года был неожиданно вызван повесткой в прокуратуру, где ему предложили в двухнедельный срок покинуть Польшу. К тому времени Иосиф "примелькался" и в Польше и в Литве, переход его на нелегальное положение не гарантировал безопасности. Поэтому с разрешения Литовского коммунистического бюро и ОК КПЗБ он выехал в Париж, где находился один из польских центров эмиграции. "Я бы мог уехать в Советский Союз, и это было бы для меня величайшим счастьем, - подчеркнул в своих воспоминаниях Григулевич, - но я видел свой долг в продолжении борьбы против капитала и фашизма".

В Варшаве он впервые столкнулся с деятельностью МОПР. На явочной квартире организации ему были вручены явки в Париж, деньги на поездку и паспорт с французской визой.

В начале октября 1933 года Иосиф приехал в Париж и, не теряя времени, отправился на встречу с представителем польской компартии во Франции Э.Модзелевским, который взял молодого задиристого парня под опеку. Польская коммунистическая эмиграция в этой стране была хорошо организована, получала немалую финансовую поддержку от КПФ и использовала ее "позиции" в государственных и иных учереждениях для решения своих проблем. Модзелевский помог Иосифу поступить в Высшую школу социальных наук и включил в редколлегию журнала МОПР, издававшегося в Париже на польском языке. Едва ли не ежедневно Иосиф выступал на митингах солидарности с народами, находящимися "под пятой фашистских диктатур". Представляли его участникам акций протеста не только как свидетеля, но и как "жертву" фашистского террора в Литве и Польше, и последнее казалось Григулевичу некоторым преувеличением. Модзелевский поставил перед ним задачу: "приобретать международный революционный опыт для выполнения более серьезных партийных поручений", и Иосиф колесил по французской столице и ее пролетарским предместьям, набираясь ораторского мастерства у других участников кампании за политическую амнистию в Польше и странах-лимитрофах: секретаря ЦК КПФ Жака Дюкло, писателя-пацифиста Анри Барбюса, друга Маркса Шарля Раппопорта - и других.

1934-ый год был для Григулевича особенно насыщен событиями. Фашизм захватывал в Европе новые позиции, попавшая под пяту Гитлера Германия исподволь готовилась к мировой экспансии. Коминтерн все настойчивее выдвигал в ответ стратегию "народных фронтов". Благодаря журналу, Иосиф глубоко усвоил специфику работы в МОПР и доказал это на практике. Из группы "молодых литовских эмигрантов-пролетариев" он создал небольшую мопровскую ячейку, члены которой с наилучшей стороны проявили себя в борьбе за освобождение Г.Димитрова. Не менее напряженными были июньские дни, когда реакционные силы попытались захватить палату депутатов французского парламента. "Трудящиеся стали грудью на защиту республиканского строя, - вспоминал Григулевич. - Была объявлена всеобщая забастовка и демонстрация на площади Республики. Манифестация была запрещена властями. Несмотря на это, рабочие вышли на улицы. Произошли столкновения с полицией и фашистами. В этих схватках участвовал и я".
Поделиться
Ссылка скопирована!
Комментарии для сайта Cackle