Нынешняя чилийская модель — это сбывшаяся мечта Пиночета
29 Июня 2017г.
Как это ни печально с точки зрения морали, насилие является одним из самых эффективных инструментов социальной, политической и особенно классовой борьбы. Яркое подтверждение этому — Чили, где военно-фашистский переворот и пиночетовская диктатура тотально изменили страну: полностью подавили (в частности, с помощью массовых репрессий, в том числе убийств) влияние исключительно сильных для Латинской Америки левых партий и движений; отменили практически все социальные завоевания предыдущего периода; изменили экономическое лицо страны, насадив неолиберализм; разрушили её оригинальную культуру, навязав взамен псевдокультуру зарубежного (североамериканского) образца; изменили национальный характер и менталитет чилийцев, примитивизировав их интересы, потребности, приоритеты и сделав гораздо более манипулируемыми. Обо всём этом рассказывает в интервью живущий в Чили журналист Олег Ясинский, открывший для левого русскоязычного читателя произведения субкоманданте Маркоса. Это интервью интересно также тем, что оно — на чилийском примере — показывает всю бессмысленность и бесперспективность для левых игры по правилам буржуазной представительной демократии.
— Общеизвестным является тот факт, что Чили во многом продолжает жить по законам, принятым ещё в пиночетовское время. И одной из наиболее известных реформ Пиночета является реформа пенсионной системы, которая всячески пропагандируется постсоветскими правыми и либералами. Как обстоят дела с этой системой? Удалось ли добиться каких-либо изменений за прошедшее время?
— Я думаю, что добиваться изменений в этой системе достаточно бессмысленно, потому что она порочна изначально. То есть вопрос заключается в отмене этой системы. Она сработала как идеальная пирамида [1], поэтому ее применяли в России и, насколько я знаю, еще активнее, в Казахстане и на Украине. Это идеальный и очень легкий бизнес. Были вложены огромные деньги в маркетинг и рекламу этой системы, в раскрутку этого чилийского ноу-хау по всему миру.
И, тем не менее (я не отвечаю за абсолютную точность цифр), пенсионеры, которые участвуют в этой системе, получают среднюю пенсию в 400—500 долларов в месяц — в Чили на это прожить невозможно. Те, кто остались в государственной системе, тоже не стали миллионерами, но получают примерно в два раза больше. Больше 700 долларов — это точно.
При этом, когда в Чили началась пенсионная реформа, армия и карабинеры (чилийская полиция) остались в государственной системе и не переходили в частные пенсионные фонды. Последние «продавались» совершенно другим. Интересно, что этот переход не был обязательным, все перешли на новую систему добровольно. Была возможность не переходить, но в начале 80-х существовало огромное пропагандистское, рекламное и государственное давление для того, чтобы убедить чилийцев — остатки чилийского «среднего класса» и всех остальных — перейти на новую систему [2]. Практически все, кто сделал это, сейчас очень сильно жалеют. В чилийском обществе существует консенсус, что эта система совершенно гнусная и от нее нужно избавиться, и чем скорее, тем лучше. Однако за ней стоят большие деньги и большие бюджеты частных компаний, и в частности, один из крупнейших частных финансовых фондов в Латинской Америке.
И, тем не менее (я не отвечаю за абсолютную точность цифр), пенсионеры, которые участвуют в этой системе, получают среднюю пенсию в 400—500 долларов в месяц — в Чили на это прожить невозможно. Те, кто остались в государственной системе, тоже не стали миллионерами, но получают примерно в два раза больше. Больше 700 долларов — это точно.
При этом, когда в Чили началась пенсионная реформа, армия и карабинеры (чилийская полиция) остались в государственной системе и не переходили в частные пенсионные фонды. Последние «продавались» совершенно другим. Интересно, что этот переход не был обязательным, все перешли на новую систему добровольно. Была возможность не переходить, но в начале 80-х существовало огромное пропагандистское, рекламное и государственное давление для того, чтобы убедить чилийцев — остатки чилийского «среднего класса» и всех остальных — перейти на новую систему [2]. Практически все, кто сделал это, сейчас очень сильно жалеют. В чилийском обществе существует консенсус, что эта система совершенно гнусная и от нее нужно избавиться, и чем скорее, тем лучше. Однако за ней стоят большие деньги и большие бюджеты частных компаний, и в частности, один из крупнейших частных финансовых фондов в Латинской Америке.
— АФП .[3]
— Да, АФП. Кто может бороться с этим финансовым монстром — это правительство, которому понятны приоритеты [страны], правительство, которое готово жертвовать и рисковать. Но это совершенно точно не те аморфные левоцентристские правительства, которые правили Чили в последнее время.
Покончить с частными пенсионными фондами можно. Этого требует абсолютное большинство чилийцев. Но для этого нужна радикальная смена политических сил у власти [4].
Покончить с частными пенсионными фондами можно. Этого требует абсолютное большинство чилийцев. Но для этого нужна радикальная смена политических сил у власти [4].
— Несколько дней назад Бачелет заявила о готовности реформировать систему. Насколько серьезно можно относиться к ее словам?
— Я бы не стал серьезно относиться к этому, потому что нельзя реформировать то, что порочно изначально. Это как реформировать систему образования и прочее. Есть заложенная Пиночетом модель и ее нужно уничтожить, чтобы на ее месте создать что-то более приличное, более достойное. Под «уничтожить» я не имею в виду какие-то экстремистские методы, «уничтожить» — это значит зачеркнуть и понять, что это изначально был неправильный путь. Реформы — это макияж, после которого суть остается той же самой.
Под сильным давлением разных слоев чилийского общества любое правительство, даже если придет к власти правая оппозиция, будет говорить о необходимости реформировать эту систему. Но как обычно, это будет демагогия, это будут какие-то косметические изменения при сохранении сути. Как я уже сказал, за этим стоят огромные экономические интересы семей, которые правят Чили. От них исходит огромное давление. Эти семьи контролируют все ведущие средства массовой информации в Чили, эти семьи контролируют чилийскую экономику и, в конце концов, чилийское правительство. Контролируют также политические партии, финансируя их выборы. Они ведут дела и взаимный обмен услугами со всеми политиками, правыми и левыми, находящимися у власти. Поэтому я не верю в возможность реформ в этом отношении.
Под сильным давлением разных слоев чилийского общества любое правительство, даже если придет к власти правая оппозиция, будет говорить о необходимости реформировать эту систему. Но как обычно, это будет демагогия, это будут какие-то косметические изменения при сохранении сути. Как я уже сказал, за этим стоят огромные экономические интересы семей, которые правят Чили. От них исходит огромное давление. Эти семьи контролируют все ведущие средства массовой информации в Чили, эти семьи контролируют чилийскую экономику и, в конце концов, чилийское правительство. Контролируют также политические партии, финансируя их выборы. Они ведут дела и взаимный обмен услугами со всеми политиками, правыми и левыми, находящимися у власти. Поэтому я не верю в возможность реформ в этом отношении.
— Тоже самое, вероятно, можно сказать и про образовательную систему и известный закон ЛОСЕ [5] 1990 года.
— С образованием и ЛОСЕ все немного по-другому, потому что все-таки произошли кое-какие изменения в пользу государства. Появилось больше государственных стипендий, и система немного смягчилась. Сейчас кредиты на образование уже немного другие.
Хотя ситуация не такая критическая, как десять лет назад, система образования остается бомбой замедленного действия, взрыв которой сейчас удалось немножко оттянуть. Но старая модель системы образования осталась прежней, поэтому требование бесплатного, общедоступного и качественного государственного образования остается на всех уровнях. Этот вопрос не решен.
К сожалению, нынешнему правительству, которое называет себя левоцентристским, и в которое, также к сожалению, входит Коммунистическая партия Чили, за счет больших обещаний и умелой социальной демагогии удалось расколоть все протестные движения и снизить накал борьбы за новую модель образования.
Хотя ситуация не такая критическая, как десять лет назад, система образования остается бомбой замедленного действия, взрыв которой сейчас удалось немножко оттянуть. Но старая модель системы образования осталась прежней, поэтому требование бесплатного, общедоступного и качественного государственного образования остается на всех уровнях. Этот вопрос не решен.
К сожалению, нынешнему правительству, которое называет себя левоцентристским, и в которое, также к сожалению, входит Коммунистическая партия Чили, за счет больших обещаний и умелой социальной демагогии удалось расколоть все протестные движения и снизить накал борьбы за новую модель образования.
— В этой связи хочется спросить: не возникает ли у лидеров этих движений или у их рядовых членов желание переосмыслить используемую тактику борьбы? Например, многие российские оппозиционеры рассуждают так — сегодня на митинг пришло 10 тысяч человек, вот когда придет 510 тысяч, мы сможем навязать власти свои требования. Тем временем в Чили в протестных акциях участвует много людей, а достижения акций — крайне ограниченные. Не возникает ли ощущение тупика? Не появляются ли идеи радикализации борьбы, особенно среди молодежи?
— Я думаю, что как на территории бывшего Советского Союза, так и на территории Латинской Америки борьба сама по себе, если у неё нет какой-то программы, очень четкого проекта и организации, которая выходит за конъюнктурные рамки объединения людей вокруг чего-то, обречена на провал или на последствия, которые не ожидались участниками справедливой борьбы. Любимый дурацкий пример — борьба на Украине с Януковичем и то, что из этого получилось. Это была борьба без проекта, или с проектом, о котором большинство участников борьбы не знала.
Что касается чилийских левых, а только левые силы борются в Чили за подобные вещи [социальные реформы — И.П.], то это разрозненные группы, некоторые из них называют себя партиями или социальными движениями. Хотя все они, как обычно, говорят о единстве, его до сих пор не хватает. Их проект — очень нечеткий и размытый, они очень хорошо понимают, чего не хотят, примерно представляют, чего бы им хотелось, но есть проблемы при конкретном осуществлении их программы, что мы сейчас видим на примере так называемых прогрессивных правительств Латинской Америки. Это большая больная тема, это ключевой вопрос, который заключается в том, а что делать дальше?
Сейчас в Чили есть коалиция левых «внесистемных» сил, которая называется Frente Amplio (Широкий фронт), и в которую входят многие мои друзья, многие левые, которые никогда не входили и не являлись частью неолиберального правительства. Мы скучаем по коммунистам, но — на это есть свои причины — они пока остаются в правительстве. Но даже если произойдет чудо и кандидат от Широкого фронта Беатрис Санчес победит на следующих выборах, что дальше? Какой будет проект? Какие будут референты этого проекта в регионе? Будет ли это Венесуэла, Боливия, Эквадор? Есть очень много примеров, совершенно разных между собой. Но, по большому счету, этот так называемый прогрессизм, или «красная волна», как называют это в североамериканских СМИ, не просто схлынула, но оказалась провалом. Этот проект провалился, и у него нет будущего.
Случай Эквадора — это единственный пример успешного левого правительства, которое пользуется поддержкой большинства народа. Был избран товарищ Ленин [6] недавно. На самом деле, в данном случае речь идет не о смене политической и экономической модели, речь идет о ее усовершенствовании, о перераспределении дохода внутри капитализма, о создании более эффективной технократической модели. Самое главное, что нет изменения системы ценностей общества. Народ как не участвовал, так и не участвует [в жизни страны — И.П.]. Точнее, участвует, но в отведенном прогрессивным или революционным правительством пространстве. Т.е. пространство определяется властью сверху, и любой выход народа за это пространство, любая инициатива народа наказуемы, преследуемы, критикуемы и дискредитируемы так называемым левым правительством [7].
Что касается чилийских левых, а только левые силы борются в Чили за подобные вещи [социальные реформы — И.П.], то это разрозненные группы, некоторые из них называют себя партиями или социальными движениями. Хотя все они, как обычно, говорят о единстве, его до сих пор не хватает. Их проект — очень нечеткий и размытый, они очень хорошо понимают, чего не хотят, примерно представляют, чего бы им хотелось, но есть проблемы при конкретном осуществлении их программы, что мы сейчас видим на примере так называемых прогрессивных правительств Латинской Америки. Это большая больная тема, это ключевой вопрос, который заключается в том, а что делать дальше?
Сейчас в Чили есть коалиция левых «внесистемных» сил, которая называется Frente Amplio (Широкий фронт), и в которую входят многие мои друзья, многие левые, которые никогда не входили и не являлись частью неолиберального правительства. Мы скучаем по коммунистам, но — на это есть свои причины — они пока остаются в правительстве. Но даже если произойдет чудо и кандидат от Широкого фронта Беатрис Санчес победит на следующих выборах, что дальше? Какой будет проект? Какие будут референты этого проекта в регионе? Будет ли это Венесуэла, Боливия, Эквадор? Есть очень много примеров, совершенно разных между собой. Но, по большому счету, этот так называемый прогрессизм, или «красная волна», как называют это в североамериканских СМИ, не просто схлынула, но оказалась провалом. Этот проект провалился, и у него нет будущего.
Случай Эквадора — это единственный пример успешного левого правительства, которое пользуется поддержкой большинства народа. Был избран товарищ Ленин [6] недавно. На самом деле, в данном случае речь идет не о смене политической и экономической модели, речь идет о ее усовершенствовании, о перераспределении дохода внутри капитализма, о создании более эффективной технократической модели. Самое главное, что нет изменения системы ценностей общества. Народ как не участвовал, так и не участвует [в жизни страны — И.П.]. Точнее, участвует, но в отведенном прогрессивным или революционным правительством пространстве. Т.е. пространство определяется властью сверху, и любой выход народа за это пространство, любая инициатива народа наказуемы, преследуемы, критикуемы и дискредитируемы так называемым левым правительством [7].
— И, тем не менее, например, в Венесуэле достаточна сильна оппозиция слева. При правительства Мадуро некоторые чависты откололись влево, известно об активной работе «колективос» [8], венесуэльских «Тупамарос» и так далее.
— Я говорю исключительно о правительствах и президентах. Здесь мы видим старую модель — харизматический лидер, каудильо [9], пользующийся определенной поддержкой. Мы повторяем все ошибки XX века. Я думаю, что если у левых есть будущее, то это будущее без каудильо, будущее с коллективным управлением, коллективным принятием решений, то, что сапатисты называют «снизу и слева». Это единственный вариант, единственный вектор пути развития левых сил, который бы качественно отличался от предыдущего исторического опыта, и у которого может быть шанс на успех.
К сожалению, левые силы пошли по пути наименьшего сопротивления. Все это — недостаток опыта, импровизация, потому что так сложилось, так получилось. Я не хочу сказать, что этим я ставлю крест на благих начинаниях левых прогрессивных правительств, но они сейчас заслуживают очень серьезной критики, очень серьезного анализа. Потому что может сложиться так, как в Эквадоре. Я знаю Эквадор до Корреа и могу сравнить и сказать, что жизнь основной массы эквадорцев несомненно улучшилась. Эквадор при всей справедливой критике Корреа сейчас стал гораздо более достойной страной и решил очень многие проблемы. Тем не менее, на выборах представитель партии Корреа чудом выигрывает второй тур, хотя легко мог его проиграть. Если бы правые не допускали столько ошибок, сколько допускают, то он бы их проиграл. Встает вопрос, где народная поддержка, как на первых этапах этого правительства, как, например, при первых правительствах Чавеса? Почему этот так называемый революционный процесс (на самом деле, процесс реформ), продолжающийся в регионе уже более десяти лет, не приобрел поддержку абсолютного большинства населения? Хотя процент выигравших в результате экономической политики Корреа значительно выше, чем процент голосующих за это правительство.
Наиболее иллюстративные случаи — это случаи Аргентины и Бразилии. В Бразилии Дилму смещают в результате очень сомнительного процесса, и почти никто не выходит на ее защиту. В Аргентине избирают Макри.
К сожалению, левые силы пошли по пути наименьшего сопротивления. Все это — недостаток опыта, импровизация, потому что так сложилось, так получилось. Я не хочу сказать, что этим я ставлю крест на благих начинаниях левых прогрессивных правительств, но они сейчас заслуживают очень серьезной критики, очень серьезного анализа. Потому что может сложиться так, как в Эквадоре. Я знаю Эквадор до Корреа и могу сравнить и сказать, что жизнь основной массы эквадорцев несомненно улучшилась. Эквадор при всей справедливой критике Корреа сейчас стал гораздо более достойной страной и решил очень многие проблемы. Тем не менее, на выборах представитель партии Корреа чудом выигрывает второй тур, хотя легко мог его проиграть. Если бы правые не допускали столько ошибок, сколько допускают, то он бы их проиграл. Встает вопрос, где народная поддержка, как на первых этапах этого правительства, как, например, при первых правительствах Чавеса? Почему этот так называемый революционный процесс (на самом деле, процесс реформ), продолжающийся в регионе уже более десяти лет, не приобрел поддержку абсолютного большинства населения? Хотя процент выигравших в результате экономической политики Корреа значительно выше, чем процент голосующих за это правительство.
Наиболее иллюстративные случаи — это случаи Аргентины и Бразилии. В Бразилии Дилму смещают в результате очень сомнительного процесса, и почти никто не выходит на ее защиту. В Аргентине избирают Макри.
— Насколько я понимаю, в Аргентине голосовали не столько за Макри, сколько против Киршнер.
— Конечно. Это отсутствие проекта, прежде всего. При всех минусах Киршнеров, я помню, чем Аргентина была до них, хотя я совершенно не сторонник перонизма, у меня много вопросов к нему.
Результат Аргентины, Бразилии и так далее — это показатель несостоятельности этого политического проекта [«левого поворота» — И.П.]. Единственным серьезным консолидировавшимся проектом в Латинской Америки остается кубинский. Я думаю, дело не только в личном гении Фиделя, но и в том, что там проводились более глубокие и радикальные реформы. И, несмотря на все обвинения Кубы в недемократизме системы, я, часто бывая в последнее время на Кубе, вижу, что кубинцы больше участвуют (или чувствуют, что участвуют) в жизни своей страны, чем эквадорцы, в чьей стране формально соблюдаются все демократические правила игры. Это очень интересная и парадоксальная штука, но у меня вот такое вот ощущение.
Боливарианским же революционерам не хватило радикализма и, в тоже время, демократизма. То есть, опираясь на поддержку большинства населения в момент победы Чавеса на выборах, нужно было идти до конца, государство должно было брать контроль над крупнейшими предприятиями. Эти предприятия могли стать кооперативами, их можно было передать трудящимся. Можно и нужно было установить контроль гражданского общества (реального, а не правой оппозиции, которая присвоила себе этот термин) над механизмами государственной власти Венесуэлы. Таким образом можно было покончить с коррупцией, с каудильизмом, со всеми пороками, которые сейчас пожирают Боливарианскую революцию изнутри.
Результат Аргентины, Бразилии и так далее — это показатель несостоятельности этого политического проекта [«левого поворота» — И.П.]. Единственным серьезным консолидировавшимся проектом в Латинской Америки остается кубинский. Я думаю, дело не только в личном гении Фиделя, но и в том, что там проводились более глубокие и радикальные реформы. И, несмотря на все обвинения Кубы в недемократизме системы, я, часто бывая в последнее время на Кубе, вижу, что кубинцы больше участвуют (или чувствуют, что участвуют) в жизни своей страны, чем эквадорцы, в чьей стране формально соблюдаются все демократические правила игры. Это очень интересная и парадоксальная штука, но у меня вот такое вот ощущение.
Боливарианским же революционерам не хватило радикализма и, в тоже время, демократизма. То есть, опираясь на поддержку большинства населения в момент победы Чавеса на выборах, нужно было идти до конца, государство должно было брать контроль над крупнейшими предприятиями. Эти предприятия могли стать кооперативами, их можно было передать трудящимся. Можно и нужно было установить контроль гражданского общества (реального, а не правой оппозиции, которая присвоила себе этот термин) над механизмами государственной власти Венесуэлы. Таким образом можно было покончить с коррупцией, с каудильизмом, со всеми пороками, которые сейчас пожирают Боливарианскую революцию изнутри.
— Если Вы не против, давайте вернемся к чилийским реалиям. Чили также в наследство от Пиночета досталась конституция, которая, насколько я знаю, определяет такую парламентскую структуру и такую систему избирательных округов, что левым достаточно сложно пробиться к власти...
— Биноминальная система [10]? Она уже изменена. Она была реформирована в позапрошлом году. И, тем не менее, левым все равно очень сложно победить.
— В силу каких причин? Из-за внутренних противоречий или из-за законодательных ограничений? Не хватает движения снизу или есть препятствия сверху?
— Мне кажется, что ограничения сверху — это всегда оправдания, более или менее удачные, недостатку движения снизу.
Сейчас в Чили крупнейшая и, может быть, сильнейшая политическая партия — это Социалистическая партия. Это правая неолиберальная партия, она правее, чем христианские демократы в годы Альенде. Тем не менее, для наивного обывателя из провинции она остается левой партией Альенде и он продолжает голосовать за нее. То есть, очевидно, чилийскому народу не хватает политического самосознания, элементарного образования. Как говорили наши идеологические предки — не хватает классового сознания.
Вопрос в том, каким образом можно бороться слева в стране с правительством, куда входит Коммунистическая партия, и где президент — социалист. И какой театр абсурда нужен, чтобы хорошо объяснить среднему обывателю, почему настолько левое правительство, что в него входят две главные партии Народного единства, продолжает экономическую политику Пиночета. Реальные левые эту проблему понимают, даже из рядов компартии Чили слышен ропот недовольства.
Сейчас в Чили крупнейшая и, может быть, сильнейшая политическая партия — это Социалистическая партия. Это правая неолиберальная партия, она правее, чем христианские демократы в годы Альенде. Тем не менее, для наивного обывателя из провинции она остается левой партией Альенде и он продолжает голосовать за нее. То есть, очевидно, чилийскому народу не хватает политического самосознания, элементарного образования. Как говорили наши идеологические предки — не хватает классового сознания.
Вопрос в том, каким образом можно бороться слева в стране с правительством, куда входит Коммунистическая партия, и где президент — социалист. И какой театр абсурда нужен, чтобы хорошо объяснить среднему обывателю, почему настолько левое правительство, что в него входят две главные партии Народного единства, продолжает экономическую политику Пиночета. Реальные левые эту проблему понимают, даже из рядов компартии Чили слышен ропот недовольства.
— А есть в Чили независимые левые силы? Так называемая внесистемная оппозиция.
— Очень много. Есть ряд социальных движений, не помню сколько, но в Широкий фронт входят десятки организаций и партий, включая Гуманистическую партию, которая была первой оппозиционной партией, возникшей на закате диктатуры. Гуманистическая партия была единственной, которая вошла в правительства Эйлвина [11] после конца диктатуры и добровольно вышла из него, заявив о предательстве чаяний чилийского народа. Это были единственные люди, оказавшиеся в состоянии добровольно оставить все привилегии и все плюсы, которые давал доступ к политической власти.
Есть также левые христиане, бывшее МИР [12], различные экологистские группы и так далее. Альтернативные силы есть, хотя от слова «альтернативный» меня подташнивает последнее время. Обычно это значит иметь право быть маргиналом, писать хуже, чем другие, халтурить, и так далее, потому что мы — альтернативные, и что с нас возьмешь. Но я думаю, что это проблема не только чилийская, но многих левых [других стран — И.П.].
Сейчас организовался Широкий фронт. Когда-то эта организация называлась «Хунтос подемос мас» [13], туда входила компартия, и эта единая левая сила набирала на выборах до 10 %, что в условиях полного контроля правых над СМИ было чем-то значительным.
Если говорить о сегодняшнем политическом раскладе в Чили, то с одной стороны — это правительство, которое вчера «раскололось». Распался «нерушимый блок» [14] вчерашних исторических противников номер один — социалистов и христианских демократов, объединенных любовью и привычкой к власти. Таким образом, они удерживали в себе левый и правый центр, давали стране gobernalidad, управляемость. Соблюдая все внешние приличия, это правительство было «непотопляемым авианосцем» США в регионе или, как сказал когда-то Эво Моралес, «латиноамериканским Израилем» [15]. При этом на севере Южной Америки такой «Израиль» — это Колумбия [16]. В это же время это якобы прогрессивное социалистическое правительство, которое говорит о правах человека, которое регулярно носит венки на могилу Альенде, которое строит Музей памяти, которое даже время от времени наказывает некоторых военных преступников, и которое не любит Пиночета. В тоже время — это правительство, творчески развившее и углубившее пиночетовскую экономическую модель, потому что почти все политические силы нынешнего левоцентристского правительства участвуют в бизнесе в сфере образования и во всех других видах бизнеса, которые обеспечивает эта модель. Поэтому было бы наивно думать, что они решат эту же модель разрушить своими руками, ведь они являются ее неотделимой частью.
Это правительство.
Правая оппозиция делится на правую и ультраправую части. Последняя представлена УДИ (Unión Demócrata Independiente) [17] — пиночетистской, праворадикальной партией с элементами религиозного фундаментализма, католической сектой «Опус деи» [18], и так далее. Это чилийский фашизм. Более либеральная часть — это [партия — И.П.] «Национальное обновление», которая менее одиозна в глазах публики. Это умеренные правые, многие из которых осуждают Пиночета и говорят о правах человека, но они — стратегический союзник ультраправых.
И с другой стороны — это Широкий фронт, это левая попытка создать третью силу,потому что исторически, до переворота, чилийский [политический — И.П.] сценарий делился на три трети — правые, левые и центр. Сейчас было бы большим достижением вернуться хотя бы к такому разделению сил.
Есть также левые христиане, бывшее МИР [12], различные экологистские группы и так далее. Альтернативные силы есть, хотя от слова «альтернативный» меня подташнивает последнее время. Обычно это значит иметь право быть маргиналом, писать хуже, чем другие, халтурить, и так далее, потому что мы — альтернативные, и что с нас возьмешь. Но я думаю, что это проблема не только чилийская, но многих левых [других стран — И.П.].
Сейчас организовался Широкий фронт. Когда-то эта организация называлась «Хунтос подемос мас» [13], туда входила компартия, и эта единая левая сила набирала на выборах до 10 %, что в условиях полного контроля правых над СМИ было чем-то значительным.
Если говорить о сегодняшнем политическом раскладе в Чили, то с одной стороны — это правительство, которое вчера «раскололось». Распался «нерушимый блок» [14] вчерашних исторических противников номер один — социалистов и христианских демократов, объединенных любовью и привычкой к власти. Таким образом, они удерживали в себе левый и правый центр, давали стране gobernalidad, управляемость. Соблюдая все внешние приличия, это правительство было «непотопляемым авианосцем» США в регионе или, как сказал когда-то Эво Моралес, «латиноамериканским Израилем» [15]. При этом на севере Южной Америки такой «Израиль» — это Колумбия [16]. В это же время это якобы прогрессивное социалистическое правительство, которое говорит о правах человека, которое регулярно носит венки на могилу Альенде, которое строит Музей памяти, которое даже время от времени наказывает некоторых военных преступников, и которое не любит Пиночета. В тоже время — это правительство, творчески развившее и углубившее пиночетовскую экономическую модель, потому что почти все политические силы нынешнего левоцентристского правительства участвуют в бизнесе в сфере образования и во всех других видах бизнеса, которые обеспечивает эта модель. Поэтому было бы наивно думать, что они решат эту же модель разрушить своими руками, ведь они являются ее неотделимой частью.
Это правительство.
Правая оппозиция делится на правую и ультраправую части. Последняя представлена УДИ (Unión Demócrata Independiente) [17] — пиночетистской, праворадикальной партией с элементами религиозного фундаментализма, католической сектой «Опус деи» [18], и так далее. Это чилийский фашизм. Более либеральная часть — это [партия — И.П.] «Национальное обновление», которая менее одиозна в глазах публики. Это умеренные правые, многие из которых осуждают Пиночета и говорят о правах человека, но они — стратегический союзник ультраправых.
И с другой стороны — это Широкий фронт, это левая попытка создать третью силу,потому что исторически, до переворота, чилийский [политический — И.П.] сценарий делился на три трети — правые, левые и центр. Сейчас было бы большим достижением вернуться хотя бы к такому разделению сил.
— Нет ли предпосылок к формированию вооруженной оппозиции, как в Колумбии и Парагвае?
— Тень человека с ружьем? Думаю, что ее нет, потому что чилийский народ в силу своего менталитета, — это слишком мирный и невоинственный народ [19].
— И, тем не менее, определенная традиция такой борьбы в Чили есть. Я имею в виду опыт Патриотического фронта имени Мануэля Родригеса [20], МИР.
— В случае МИР было больше слов, чем дел…
— Но их разгромили раньше, чем они приступили к реальной борьбе.
— Они бы даже не успели, потому что реальной военной подготовки не было. Это были молодые идеалисты, которые очень красиво говорили, но их военная подготовка была нулевая. Что касается Патриотического фронта, то в него входили ребята, которые в основном выросли не в Чили, а на почве других революций — Кубы, Никарагуа, Сальвадора и так далее [21]. Когда они приехали сюда, они не понимали менталитет своего народа.
Провал вооруженного пути в Чили, на который брали курс компартия и другие, объясняется тем, что в основной своей массе чилийский народ — очень мягкий, ненасильственный. Это — не Колумбия, это — не Мексика и не Куба. Достаточно отслеживать хронику чилийской преступности и то, каким образом действуют преступники и каким образом граждане от них защищаются. В обоих случаях есть взаимная осторожность. Я думаю, что никакие радикальные вооруженные методы борьбы, если они не легли на чилийскую почву в более благодатные времена, во время кризиса диктатуры, тем более не лягут сейчас, когда чилийцы экономически живут лучше, чем большинство соседей по Латинской Америке. Если не лучше, то стабильнее.
Сейчас система ценностей поменялась, и прежняя солидарность почти отсутствует. Все по уши в долгах и «обеспечены» этим. Историческое восприятие мира тоже отсутствует. Потому что с тех пор, как в 1973 году на улицах сжигали книги, людей просто отучили их читать. Книги здесь очень дорогие. На них запредельно высокие цены, поэтому книги превратились в достояние элиты или каких-то «сумасшедших» единиц из низов, для кого они стали необходимостью. Народ отлучен от своей истории, отлучен от своей культуры. Это и есть самое страшное наследие диктатуры Пиночета.
Провал вооруженного пути в Чили, на который брали курс компартия и другие, объясняется тем, что в основной своей массе чилийский народ — очень мягкий, ненасильственный. Это — не Колумбия, это — не Мексика и не Куба. Достаточно отслеживать хронику чилийской преступности и то, каким образом действуют преступники и каким образом граждане от них защищаются. В обоих случаях есть взаимная осторожность. Я думаю, что никакие радикальные вооруженные методы борьбы, если они не легли на чилийскую почву в более благодатные времена, во время кризиса диктатуры, тем более не лягут сейчас, когда чилийцы экономически живут лучше, чем большинство соседей по Латинской Америке. Если не лучше, то стабильнее.
Сейчас система ценностей поменялась, и прежняя солидарность почти отсутствует. Все по уши в долгах и «обеспечены» этим. Историческое восприятие мира тоже отсутствует. Потому что с тех пор, как в 1973 году на улицах сжигали книги, людей просто отучили их читать. Книги здесь очень дорогие. На них запредельно высокие цены, поэтому книги превратились в достояние элиты или каких-то «сумасшедших» единиц из низов, для кого они стали необходимостью. Народ отлучен от своей истории, отлучен от своей культуры. Это и есть самое страшное наследие диктатуры Пиночета.
— Как раз об этом я хотел поговорить подобнее. Многие чилийские эмигранты, вернувшиеся в 90-х годах, после падения диктатуры, отмечали культурный и моральный слом, произошедший в обществе. Была фактически уничтожена оригинальная народная культура, на которую, например, опиралась известная «новая чилийская песня» [22]. И все это заместилось американским масскультом. Отмечалось, что исчез дух коллективизма, присущий рядовому чилийцу. В этой связи как Вы оцениваете современный национальный характер чилийцев, особенно в сравнении с допиночетовскими временами?
— Я живу в Чили 22 или уже 23 года, поэтому не могу помнить, каким было Чили до Пиночета. Но мы миллион раз говорили на эти темы. Чили стало другой страной. Что интересно, пока левые говорили о революции, правые ее совершили, в том смысле, что страна была полностью перевернута и стала совершенно другой. И так же, как в свое время в оккупированном американскими войсками Багдаде проходило разграбление багдадского музея [23], что было частью военных акций, здесь речь идет о разрушении исторической памяти. Как это делается сейчас на Украине, то же самое было сделано в Чили. То есть необходимо было лишить народ корней, лишить культуры — для того, чтобы можно было делать с ним всё, что угодно.
Я помню, меня впечатлило одно граффити, которое я увидел, как только приехал в Чили — было написано: «Чили не думает, Чили производит». [Во время диктатуры — И.П.] была создана очень жесткая экономическая модель, очень эффективная с точки зрения [капитала — И.П.], но ценой разрушения всего остального. Потому что критически думающий человек не столь эффективен в производстве того, что направленно на удовлетворение интересов каких-то других групп.
Что касается культуры, то убийство Виктора Хары — это грабеж багдадской библиотеки, то есть это всё — звенья одной цепи. И нынешнее правительство ничего не сделало, чтобы изменить эту ситуацию. Дом-музей Пабло Неруды в Исла-Негре [24] остается туристическим конвейером, который с Нерудой мало связан. Музей принадлежит правой пропиночетовский экономической группе.
Государство не имеет права вмешиваться в культуру. И вообще, оно ни во что не вмешивается, кроме защиты семей, которые контролируют чилийскую экономику. Нынешняя чилийская экономико-политико-культурная модель — это сбывшаяся мечта Пиночета. Памятник ему.
Я помню, меня впечатлило одно граффити, которое я увидел, как только приехал в Чили — было написано: «Чили не думает, Чили производит». [Во время диктатуры — И.П.] была создана очень жесткая экономическая модель, очень эффективная с точки зрения [капитала — И.П.], но ценой разрушения всего остального. Потому что критически думающий человек не столь эффективен в производстве того, что направленно на удовлетворение интересов каких-то других групп.
Что касается культуры, то убийство Виктора Хары — это грабеж багдадской библиотеки, то есть это всё — звенья одной цепи. И нынешнее правительство ничего не сделало, чтобы изменить эту ситуацию. Дом-музей Пабло Неруды в Исла-Негре [24] остается туристическим конвейером, который с Нерудой мало связан. Музей принадлежит правой пропиночетовский экономической группе.
Государство не имеет права вмешиваться в культуру. И вообще, оно ни во что не вмешивается, кроме защиты семей, которые контролируют чилийскую экономику. Нынешняя чилийская экономико-политико-культурная модель — это сбывшаяся мечта Пиночета. Памятник ему.
— В последнее время как в Аргентине, так и в Чили имели место активные протесты мапуче. Какова ситуация на сегодняшний день и какие меры предпринимает правительство Бачелет в этом отношении?
— Правительство Бачелет было самым репрессивным среди всех послепиночетовских правительств, как правых, так и левых, по отношению к народу мапуче. При Бачелет было больше всего убийств мапуче. Военно-полицейские операции, проводимые во времена Бачелет, были жесткими и жестокими.
В основе основ конфликта — то же самое, что происходит во всей Латинской Америке: грабеж и уничтожение коренных народов, полное непонимание прозападными элитами индейской проблематики, несовместимость капитализма и индейского общинного хозяйства, политика ассимиляции индейских народов, то есть превращение индейцев в неиндейцев, в некую туристическую достопримечательность, уничтожение их индейской сути.
Я не говорю о Чили, я говорю обо всей Латинской Америке, потому что для любого индейца земля — это Мать, там лежат кости предков. Для них не земля принадлежит человеку, а человек земле, поэтому она не может быть объектом купли-продажи, и превратить индейца в фермера значит уничтожить его индейскую суть. Раньше все это пытались делать христиане, обращая индейцев в христианство. Индейцы ответили на это религиозным синкретизмом, то есть, приняв христианскую форму, сохранили содержание [своей веры — И.П.]. Капитализм не допускает никакого синкретизма, только полное уничтожение и, соответственно, войну на уничтожение против индейских народов. Поэтому индейцы, как могут, пытаются сопротивляться. Здесь существует множество индейских организаций, которые пытаются что-то делать, но они расколоты. Существует много правительственных индейских и проиндейских организаций, некоторые правительственные посты занимают индейцы. Это служит процессу раскола, как и патернализм правительства, подачки, выдачи земли, денег в обмен на правильное политическое поведение. Все это нанесло огромный вред народу мапуче. Большинство из них живет в Сантьяго, не говорит на родном языке и не считает себя индейцами, чтобы избежать дискриминации. Когда читаешь чилийскую прессу и видишь, что на работу требуется buena presencia, то есть «хорошая внешность», это значит, что должно быть меньше индейских черт лица.
Ультраправые и крупные экономические группы, хозяева Чили, мечтают превратить мапуче в террористов — для того, чтобы обвинить их в терроризме и обрушить на них всю тяжесть закона. «Викиликс» несколько лет назад опубликовал информацию о том, как правительство Бачелет обратилось к представителям ФБР и ЦРУ с просьбой расследовать «терроризм» мапуче и помочь чилийскому государству. И это социалистическая президентша! Ответ ФБР заключался в том, что они исследовали проблему и не нашли никакого терроризма, поэтому ничем не могут помочь.
В основе основ конфликта — то же самое, что происходит во всей Латинской Америке: грабеж и уничтожение коренных народов, полное непонимание прозападными элитами индейской проблематики, несовместимость капитализма и индейского общинного хозяйства, политика ассимиляции индейских народов, то есть превращение индейцев в неиндейцев, в некую туристическую достопримечательность, уничтожение их индейской сути.
Я не говорю о Чили, я говорю обо всей Латинской Америке, потому что для любого индейца земля — это Мать, там лежат кости предков. Для них не земля принадлежит человеку, а человек земле, поэтому она не может быть объектом купли-продажи, и превратить индейца в фермера значит уничтожить его индейскую суть. Раньше все это пытались делать христиане, обращая индейцев в христианство. Индейцы ответили на это религиозным синкретизмом, то есть, приняв христианскую форму, сохранили содержание [своей веры — И.П.]. Капитализм не допускает никакого синкретизма, только полное уничтожение и, соответственно, войну на уничтожение против индейских народов. Поэтому индейцы, как могут, пытаются сопротивляться. Здесь существует множество индейских организаций, которые пытаются что-то делать, но они расколоты. Существует много правительственных индейских и проиндейских организаций, некоторые правительственные посты занимают индейцы. Это служит процессу раскола, как и патернализм правительства, подачки, выдачи земли, денег в обмен на правильное политическое поведение. Все это нанесло огромный вред народу мапуче. Большинство из них живет в Сантьяго, не говорит на родном языке и не считает себя индейцами, чтобы избежать дискриминации. Когда читаешь чилийскую прессу и видишь, что на работу требуется buena presencia, то есть «хорошая внешность», это значит, что должно быть меньше индейских черт лица.
Ультраправые и крупные экономические группы, хозяева Чили, мечтают превратить мапуче в террористов — для того, чтобы обвинить их в терроризме и обрушить на них всю тяжесть закона. «Викиликс» несколько лет назад опубликовал информацию о том, как правительство Бачелет обратилось к представителям ФБР и ЦРУ с просьбой расследовать «терроризм» мапуче и помочь чилийскому государству. И это социалистическая президентша! Ответ ФБР заключался в том, что они исследовали проблему и не нашли никакого терроризма, поэтому ничем не могут помочь.
— Не прибегает ли правительство к провокациям?
— Есть множество провокаций со стороны чилийской полиции. Она ведет себя в индейских общинах на юге как на оккупированной территории, избивая, насилуя и так далее. То есть происходят страшные вещи, при этом пресса молчит. Но когда есть индейский ответ [то пресса не молчит — И.П.], хотя мы не уверены, индейский ли это ответ или провокация. Например, когда сожгли несколько грузовиков, которые вывозили лес. Все украденные у индейцев земли засажены канадской сосной (весь чилийский пейзаж юга — это сотни километров сосновых лесов), используемой целлюлозной промышленностью, которой владеют близкие родственники военных, потому что здесь всё было приватизировано во времена диктатуры. В этом суть индейского конфликта в Чили.
Я думаю, что выход для Чили и для стран Латинской Америки — это конституционное признание прав на другую культуру, которая может существовать мирно и параллельно с западной христианской. Но это вопрос достаточно далекого будущего, потому что движение мапуче пока разрозненно и очень нестабильно, также и у левых сил здесь явная нехватка какого-то проекта или предложения. Пока что правительству удается разделять и властвовать.
Я говорю совершенно уверенно о том, что происходит на индейских территориях, потому что у нас есть близкие друзья мапуче, которые нам многое рассказывают, в то время как чилийская пресса об этом молчит.
Я думаю, что выход для Чили и для стран Латинской Америки — это конституционное признание прав на другую культуру, которая может существовать мирно и параллельно с западной христианской. Но это вопрос достаточно далекого будущего, потому что движение мапуче пока разрозненно и очень нестабильно, также и у левых сил здесь явная нехватка какого-то проекта или предложения. Пока что правительству удается разделять и властвовать.
Я говорю совершенно уверенно о том, что происходит на индейских территориях, потому что у нас есть близкие друзья мапуче, которые нам многое рассказывают, в то время как чилийская пресса об этом молчит.
— Насколько я могу судить, после падения диктатуры все чилийские СМИ продолжили находиться под контролем буржуазных сил, в то время как левые издания оказались в маргинальном положении. Изменилась ли ситуация за последнюю четверть века?
— Мне кажется, что она изменилась даже в худшую сторону. Потому что раньше были газеты «Фортин мапочо», «Эпока». Это те средства информации, которые внесли самый большой вклад в свержение диктатуры. Благодаря им нынешняя коалиция пришла к власти. Эти газеты были уничтожены за первые пять или шесть лет «демократии». Они были разорены в условиях рынка, так как в них не публиковалась реклама. И у правого концерна прессы [25] не осталось конкурентов. Сейчас даже у умеренной антилиберальной или антикапиталистической оппозиции, у каких-нибудь социалистов или христианских социал-демократов, какими они были 15-20 лет назад, не осталось ничего. Вся пресса сейчас в руках ультраправых.
Была очень интересная газета «The Clinic». Когда Пиночет был арестован в лондонской клинике, вышла сначала брошюрка в стиле дружеского стеба «The Clinic». Она была очень критична, в ней назывались вещи своими именами, в ней без цензуры на любые темы писали абсолютно все, у кого была какая-то яркая точка зрения, независимая от основной прессы. «The Clinic» стала очень популярным изданием, выходившим каждые две недели. У нее становилось все больше читателей, она продавалась, и все хотели давать в ней рекламу. В конце концов правый концерн «Меркурио» ее купил. И всё. Теперь «The Clinic» продолжает публиковать левые точки зрения и всё такое, но вперемешку с гадостями про Фиделя, Чавеса и так далее.
Такова ситуация в чилийской прессе. Есть еще коммунистический еженедельник «Сигло», который никто, кроме старых коммунистов, не читает. Это что-то вроде газеты «Правда», где все предсказуемо на несколько лет вперед. То есть газета никого не мобилизует, а, наоборот, отпугивает молодежь от политики. И есть издание МИР — «Пунто финаль». Оно немножко лучше «Сигло», но только немножко. В принципе это тоже вчерашний день. И еще есть «Монд дипломатик» — действительно хороший источник информации обо всем мире, качественный и интересный. Но у него очень академичный язык и высокие цены, поэтому он доступен только той же небольшой интеллектуальной левой элите, которая обеспечивает левым партиям 4—5 % при голосовании.
Была очень интересная газета «The Clinic». Когда Пиночет был арестован в лондонской клинике, вышла сначала брошюрка в стиле дружеского стеба «The Clinic». Она была очень критична, в ней назывались вещи своими именами, в ней без цензуры на любые темы писали абсолютно все, у кого была какая-то яркая точка зрения, независимая от основной прессы. «The Clinic» стала очень популярным изданием, выходившим каждые две недели. У нее становилось все больше читателей, она продавалась, и все хотели давать в ней рекламу. В конце концов правый концерн «Меркурио» ее купил. И всё. Теперь «The Clinic» продолжает публиковать левые точки зрения и всё такое, но вперемешку с гадостями про Фиделя, Чавеса и так далее.
Такова ситуация в чилийской прессе. Есть еще коммунистический еженедельник «Сигло», который никто, кроме старых коммунистов, не читает. Это что-то вроде газеты «Правда», где все предсказуемо на несколько лет вперед. То есть газета никого не мобилизует, а, наоборот, отпугивает молодежь от политики. И есть издание МИР — «Пунто финаль». Оно немножко лучше «Сигло», но только немножко. В принципе это тоже вчерашний день. И еще есть «Монд дипломатик» — действительно хороший источник информации обо всем мире, качественный и интересный. Но у него очень академичный язык и высокие цены, поэтому он доступен только той же небольшой интеллектуальной левой элите, которая обеспечивает левым партиям 4—5 % при голосовании.
— Хотел бы также поговорить с Вами о том, как изменилось социальное лицо Чили после диктатуры. Очевидно, что она ослабила влияние профсоюзов, изменила трудовое законодательство не в пользу рабочих, снизила количество квалифицированных рабочих, насадила контракты и прочее. Какие в этих условиях есть у трудящихся ресурсы для борьбы за свои интересы, для достижения каких-либо политических и экономических целей?
— Существует КУТ (Central Unitaria de Trabajadores) [26]. Раньше этот профсоюз был самым крупным в стране и самым влиятельным в Латинский Америке. До переворота он возглавлялся независимыми левыми или коммунистами. Сейчас налицо (ненавижу это слово, но еще раз его употреблю) нехватка классового сознания у чилийского трудящегося. Любой чилийский работник больше озабочен вопросом, как выплатить свои большие кредиты, которые у него есть [27], он не организован, потому что на ряде предприятий запрещено организовываться в профсоюзы. Но проблема здесь не в конституционных ограничениях, потому что за эти вещи можно бороться, а в сознании среднего чилийского трудящегося, который уже не чувствует в себе потребности, скажем, выйти на первомайскую демонстрацию, и прочее. Он озабочен решением своих проблем — повышением жалования, повышением статуса. Это самая большая проблема — разложение чилийского общества.
Идея «народного капитализма», которая была осуществлена при диктатуре, дала свои плоды, и, кроме отдельных профсоюзов в отдельных областях, чилийские трудящиеся не организованы, или организуются только вокруг каких-то краткосрочных требований. Профсоюзы КОДЕЛКО [28] — медной корпорации Чили — и крупных частных медных рудников не в счет, потому что это — чилийский «Газпром», то есть государство в государстве. У них — уровень зарплат и привилегий, о котором мечтает любой чилийский трудящийся, и все мечтают попасть в их систему. Когда они бастуют, страна парализована, и власть идет на все уступки. Но это не ситуация большинства чилийских трудящихся. А из-за корпоративного эгоизма чилийских шахтеров мало волнуют проблемы чилийских рыбаков и так далее.
Идея «народного капитализма», которая была осуществлена при диктатуре, дала свои плоды, и, кроме отдельных профсоюзов в отдельных областях, чилийские трудящиеся не организованы, или организуются только вокруг каких-то краткосрочных требований. Профсоюзы КОДЕЛКО [28] — медной корпорации Чили — и крупных частных медных рудников не в счет, потому что это — чилийский «Газпром», то есть государство в государстве. У них — уровень зарплат и привилегий, о котором мечтает любой чилийский трудящийся, и все мечтают попасть в их систему. Когда они бастуют, страна парализована, и власть идет на все уступки. Но это не ситуация большинства чилийских трудящихся. А из-за корпоративного эгоизма чилийских шахтеров мало волнуют проблемы чилийских рыбаков и так далее.
— Интересно сравнить ситуацию с протестным движением в России и в Чили. В России, как правило, все крупные протестные акции проходят в крупных городах. Можно ли сказать, что в Чили наблюдается похожая ситуация? Многие знают о протестах, проходящих в Сантьяго, даже российская пресса о них пишет. Но насколько в этом плане активна чилийская провинция?
— Я думаю, что чилийская провинция во многих отношениях интереснее, чем Сантьяго. Во время правого правительства Пиньеры[29] было движение против лишений субсидий на газ в южной Патагонии, вокруг Пунта-Аренас [30], провинция Магальянес. Оно парализовало на пару месяцев весь юг. Прекратился весь туризм. Это была всеобщая забастовка всего региона. Весь регион остановился, и в конце концов правительство отказалось от этой идеи.
Подобная ситуация еще ярче и еще сильнее проявилась в чилийской Сибири [31], провинции Айсен. Там самое маленькое население, и правительство, по-видимому, подумало, что их голоса ничего не решают, и тоже пыталось лишить их субсидий. Это труднодоступная зона, и субсидии там были необходимы. В этом районе даже не было больниц. И Айсен тоже был пару месяцев парализован. Были настоящие бои, даже пытались отправить туда армию. Хотя раньше это была самая пиночетистская зона Чили, потому что во время Пиночета начали строить Южное шоссе, и поэтому там присутствовало много военных. Очень интересная ситуация. Протесты начались, когда туда приехало правительство Пиньеры и пиночетистски настроенные бабки вышли его приветствовать, а охранники Пиньеры их избили, решив по привычке, что они вышли протестовать. Потом цепочка событий развилась таким интересным образом, что началась забастовка против экономической программы Пиньеры, направленной на лишение субсидий. В регион, как обычно, через морские и воздушные военные базы отправили карабинеров, привыкших бить и ломать носы студентам. Но здесь они наткнулись на конкретных патагонских мужиков, у каждого из которых в доме оружие, и которые привыкли сами решать свои проблемы. И эти мужики просто поднимали на плечах карабинерские фургоны, и карабинеры оттуда выходили, говоря: не бейте нас, пожалуйста, мы выполняем приказ и лично против вас ничего не имеем. Тогда правительство отправило туда войска. Они должны были пройти через мост и под него местные жители заложили динамит. К счастью, их вернули, и [до взрыва — И.П.] не дошло.
Подобная ситуация еще ярче и еще сильнее проявилась в чилийской Сибири [31], провинции Айсен. Там самое маленькое население, и правительство, по-видимому, подумало, что их голоса ничего не решают, и тоже пыталось лишить их субсидий. Это труднодоступная зона, и субсидии там были необходимы. В этом районе даже не было больниц. И Айсен тоже был пару месяцев парализован. Были настоящие бои, даже пытались отправить туда армию. Хотя раньше это была самая пиночетистская зона Чили, потому что во время Пиночета начали строить Южное шоссе, и поэтому там присутствовало много военных. Очень интересная ситуация. Протесты начались, когда туда приехало правительство Пиньеры и пиночетистски настроенные бабки вышли его приветствовать, а охранники Пиньеры их избили, решив по привычке, что они вышли протестовать. Потом цепочка событий развилась таким интересным образом, что началась забастовка против экономической программы Пиньеры, направленной на лишение субсидий. В регион, как обычно, через морские и воздушные военные базы отправили карабинеров, привыкших бить и ломать носы студентам. Но здесь они наткнулись на конкретных патагонских мужиков, у каждого из которых в доме оружие, и которые привыкли сами решать свои проблемы. И эти мужики просто поднимали на плечах карабинерские фургоны, и карабинеры оттуда выходили, говоря: не бейте нас, пожалуйста, мы выполняем приказ и лично против вас ничего не имеем. Тогда правительство отправило туда войска. Они должны были пройти через мост и под него местные жители заложили динамит. К счастью, их вернули, и [до взрыва — И.П.] не дошло.
— Когда это происходило?
— Лет 6—7 назад. Была настоящая война, и эту войну народ провинции выиграл. Правительство пошло на все уступки.
Я думаю, что поскольку социальная ткань сохранилась в провинции, а не в городах, реальные протестные движения и сопротивление народа были именно в провинции. В городах проходят преимущественно выступления школьников, студентов, потому что здесь больше учащихся.
Но все это было против правительства Пиньеры, потому что это было правое правительство, а это всегда какой-то объединяющий фактор.
Я думаю, что поскольку социальная ткань сохранилась в провинции, а не в городах, реальные протестные движения и сопротивление народа были именно в провинции. В городах проходят преимущественно выступления школьников, студентов, потому что здесь больше учащихся.
Но все это было против правительства Пиньеры, потому что это было правое правительство, а это всегда какой-то объединяющий фактор.
— Тем более что президент Пиньера — это брат разработчика пенсионной реформы.
— Да, он брат Хосе Пиньеры и другого Пиньеры, неудавшегося музыканта, тусовщика, владельца баров. На Макаревича чем-то похож.
— Если Вы не возражаете, поговорим о другой части Западного полушария. Для русскоязычного читателя Вы во многом известны как переводчик трудов лидера сапатистов субкомандате Маркоса. Не могли бы Вы в нескольких словах рассказать о современном положении этого движения, о перспективах развития? Или, может быть, речь больше идет о сохранении позиций, чем о развитии?
— Я был в Чьяпасе полтора месяца назад. Видел всё своими глазами. Думаю, что это движение сейчас растет. Хотя Маркос уже не Маркос, сейчас он зовется «субкоманданте Галеано». Нынешний главнокомандующий Сапатистской армией — субкоманданте Мойсес. Маркос-Галеано сейчас второй человек в движении. На самом деле немного трудно говорить в нескольких словах, потому что для меня (и не только для меня) это — источник вдохновения. Когда ты туда попадаешь, то видишь, что, оказывается, можно без ресурсов, имея ясность идей, имея очень четкий проект и организацию, снизу без лидеров [построить — И.П.] реальную демократию. Можно увидеть, что возможно построить за такой сравнительно небольшой исторический промежуток. И, самое главное, их боятся противники и предпочитают с ними не связываться. И не из-за того, что у Маркоса длинный язык или из-за того, что сапатисты вооружены, а потому что они хорошо организованы и пользуются большим уважением в местах, где они есть, даже в среде своих противников. Но противников не из Мехико, а тех, которые рядом с ними живут. Поэтому все попытки наехать на сапатистов или создать им какие-то проблемы выходят боком организаторам этих кампаний. Поэтому с ними стараются не связываться.
— Но само движение ширится? Или остается законсервированным?
— Движение растет, но, может быть, не вширь. Сапатистские территории в Чьяпасе — это архипелаг, пятна. И точно никто не скажет, где они начинаются и заканчиваются, потому что ни одна община не является на сто процентов сапатистской. Сапатистскими общинами мы считаем те, где сапатистов большинство, поскольку это проект демократический, то есть никого не заставляют быть сапатистом — это дело добровольное.
Меня приятно удивило, что они выстроили отношения взаимного уважения с соседними несапатистскими общинами — для того, чтобы избежать братоубийственной войны и пролития индейской крови. Они смогли сорвать непрекращающиеся правительственные попытки стравить индейские общины — чтобы потом отправить армию разнимать индейцев. Для того, чтобы этого избежать, на все вооруженные провокации сапатисты не отвечали подобным же образом, хотя ресурсы для этого у них есть. Потому что насилие и вооруженный конфликт всегда сыграют против сапатизма, так как ресурсы и возможности очень разные.
С другой стороны, сейчас в Чьяпасе есть много (уверенно могу перечислить случаев 5—6) организовавшихся общин, которые не являются сапатистскими, но вдохновлены сапатизмом. Они сделали то же самое — изгнали навязанные им власти, полностью взяли свою территорию под собственный контроль. У них существует модель демократических ассамблей, в которых все участвуют. Эти общины сами решают свои вопросы и точно так же стараются избежать насилия и столкновений, но в это же время они имеют патрули и контроль на входе. Можно говорить, что это — освобожденные территории Чьяпаса, где начинается очень интересное социальное строительство. Сапатисты продвинулись дальше, потому что они раньше начали: у них создана системы образования, здравоохранения, которые правильнее сравнивать не с тем, что существует в городах, а с тем, что есть в соседних, несапатистских общинах, учитывая, что в них власть вкладывает огромные деньги. Это делается для того, чтобы перекупить индейцев. Сейчас на несапатистских территориях реализуются очень большие проекты, в то время как для сапатистов принципиально не получать ни цента от правительства.
Индейцам предлагают много спиртного, алкоголя. За то, что они не сапатисты, правительство два раза в месяц через банки выплачивает им пособие. И иногда, как я видел, оно выдается натурой, винно-водочными изделиями.
Меня приятно удивило, что они выстроили отношения взаимного уважения с соседними несапатистскими общинами — для того, чтобы избежать братоубийственной войны и пролития индейской крови. Они смогли сорвать непрекращающиеся правительственные попытки стравить индейские общины — чтобы потом отправить армию разнимать индейцев. Для того, чтобы этого избежать, на все вооруженные провокации сапатисты не отвечали подобным же образом, хотя ресурсы для этого у них есть. Потому что насилие и вооруженный конфликт всегда сыграют против сапатизма, так как ресурсы и возможности очень разные.
С другой стороны, сейчас в Чьяпасе есть много (уверенно могу перечислить случаев 5—6) организовавшихся общин, которые не являются сапатистскими, но вдохновлены сапатизмом. Они сделали то же самое — изгнали навязанные им власти, полностью взяли свою территорию под собственный контроль. У них существует модель демократических ассамблей, в которых все участвуют. Эти общины сами решают свои вопросы и точно так же стараются избежать насилия и столкновений, но в это же время они имеют патрули и контроль на входе. Можно говорить, что это — освобожденные территории Чьяпаса, где начинается очень интересное социальное строительство. Сапатисты продвинулись дальше, потому что они раньше начали: у них создана системы образования, здравоохранения, которые правильнее сравнивать не с тем, что существует в городах, а с тем, что есть в соседних, несапатистских общинах, учитывая, что в них власть вкладывает огромные деньги. Это делается для того, чтобы перекупить индейцев. Сейчас на несапатистских территориях реализуются очень большие проекты, в то время как для сапатистов принципиально не получать ни цента от правительства.
Индейцам предлагают много спиртного, алкоголя. За то, что они не сапатисты, правительство два раза в месяц через банки выплачивает им пособие. И иногда, как я видел, оно выдается натурой, винно-водочными изделиями.
— То есть старые методы сохранились.
— Да, методы сохранились. Это то же самое, что делалось во время завоевания Америки. Сложилась очень интересная, очень классная ситуация, но ее важно видеть своими глазами, потому что со стороны все это походит на красивые сказки. Не хочу сказать, что у сапатистов нет проблем, что они не ошибаются, но они являются одной из немногих живых левых сил, которая мыслит, которая что-то ищет, которая что-то строит. И сейчас очень интересна тема следующих президентских выборов в Мексике, на которых Индейский национальный конгресс (СНИ) выдвигает кандидата. Это женщина, индеанка, которая не участвует в деятельности какой-либо партии. Кроме СНИ, который объединяет большинство индейских народов Мексики, ее поддерживает Сапатистская армия. Впервые в истории сапатисты поддерживают какую-либо кандидатуру. Опять же, эта кандидатка будет не лидером, не каудильо, а не более чем представителем движения. Ее имя — Мария де Хесус Патрисио.
Если еще год назад сапатисты говорили, что понимают малую вероятность победы на этих выборах, и заявляли об участии в выборах кандидата-женщины-индеанки-беспартийной как о возможности атаковать систему с ее самого слабого фланга, то сейчас, учитывая разложение мексиканской политической модели, не исключено, что эта кандидатка победит. И будет интересно посмотреть, что произойдет дальше. Сейчас в Чьяпасе и везде идет обсуждение ее программы, потому что есть идея представить не набор лозунгов, а конкретную программу изменения мексиканского общества. Естественно, часть левых поддерживает Лопеса Обрадора[32], традиционного представителя якобы левых сил. Но, как сказал Маркос, это — левая рука правых, то есть то же самое, что Бачелет в Чили. Когда Обрадор не победил на последних выборах, многие обвинили в этом сапатистов, сказав, что те раскололи левые силы.
Если еще год назад сапатисты говорили, что понимают малую вероятность победы на этих выборах, и заявляли об участии в выборах кандидата-женщины-индеанки-беспартийной как о возможности атаковать систему с ее самого слабого фланга, то сейчас, учитывая разложение мексиканской политической модели, не исключено, что эта кандидатка победит. И будет интересно посмотреть, что произойдет дальше. Сейчас в Чьяпасе и везде идет обсуждение ее программы, потому что есть идея представить не набор лозунгов, а конкретную программу изменения мексиканского общества. Естественно, часть левых поддерживает Лопеса Обрадора[32], традиционного представителя якобы левых сил. Но, как сказал Маркос, это — левая рука правых, то есть то же самое, что Бачелет в Чили. Когда Обрадор не победил на последних выборах, многие обвинили в этом сапатистов, сказав, что те раскололи левые силы.
— Напоследок будет логично поговорить о будущем. Учитывая всё, что Вы говорили о Бачелет, каков риск в Чили получить собственного Макри или Темера [33]?
— Думаю, сейчас есть больший шанс получить собственного Пиньеру, поскольку недавно раскололся упомянутый «авианосец США», то есть коалиция социалистов и христианских демократов. Сейчас [на выборах — И.П.] будут отдельные кандидаты. Это, естественно, дает правым и Пиньере, у которых до этого такого шанса не было, возможность победить в первом туре выборов. Но такая ситуация дает шанс заявить о себе и войти во второй тур и реальным левым. Тогда ситуация стала бы намного интереснее, потому что раньше всегда происходил шантаж: давайте, чтобы не победили ультраправые, проголосуем за левых. Даже коммунисты, когда не были членами этого правительства и призывали голосовать против всех, во время второго тура, чтобы не победили пиночетисты, скрепя сердце, дисциплинированно шли голосовать. И вот эти 5—8 % голосов от компартии склоняли чашу весов в пользу непиночетистских неолибералов.
Думаю, что краткосрочная перспектива такова. Есть шанс победить Пиньере, но сейчас, после победы Трампа и всего, что происходит в мире, может произойти все, что угодно. У меня есть надежда на то, что во второй тур смогут пройти левые силы. Это раз. Второе и главное, я думаю, заключается в полной смене политических парадигм, в том, что политическая партия как инструмент делания политики исчерпала себя еще в XX веке. И необходимо придумать что-то другое, что-то более современное. Необходима организация снизу, демонтаж из нашего сознания идеи каудильо, лидера, вождя и создание каких-то других моделей демократии, которые бы реально представляли население. Но в рамках традиционных политических схем это сделать невозможно. Я думаю, в этом отношении нам надо учиться, учиться и учиться у товарищей индейцев, которым есть, что нам сказать.
Думаю, что краткосрочная перспектива такова. Есть шанс победить Пиньере, но сейчас, после победы Трампа и всего, что происходит в мире, может произойти все, что угодно. У меня есть надежда на то, что во второй тур смогут пройти левые силы. Это раз. Второе и главное, я думаю, заключается в полной смене политических парадигм, в том, что политическая партия как инструмент делания политики исчерпала себя еще в XX веке. И необходимо придумать что-то другое, что-то более современное. Необходима организация снизу, демонтаж из нашего сознания идеи каудильо, лидера, вождя и создание каких-то других моделей демократии, которые бы реально представляли население. Но в рамках традиционных политических схем это сделать невозможно. Я думаю, в этом отношении нам надо учиться, учиться и учиться у товарищей индейцев, которым есть, что нам сказать.
Беседовал Илья Пальдин
1 мая 2017 года, Сантьяго-де-Чили
Комментарии редакции «Сен-Жюст»
[1] О. Ясинский имеет в виду так называемые финансовые пирамиды. Однако это ошибка. Финансовая пирамида основана на том, что в нее экспоненциально вовлекается все большее число новых участников, платящих взносы, и за счет этого первые участники «пирамиды» получают обещанные им сверхвысокие доходы. Когда расширение «пирамиды» прекращается (что неизбежно), она рушится. Внедренная при Пиночете неолиберальная пенсионная система не принесла сверхвысоких доходов первой волне пенсионеров и не основана на экспоненциальном расширении. Это — банальная неолиберальная схема, отрицающая государственное участие в экономике, освобождающая капиталистов от каких-либо обязанностей по отношению к своим наемным работникам и перекладывающая на плечи этих наемных работников все расходы по содержанию себя в старости — так, словно они, пока работали, не производили прибавочный продукт.
[2] Переход на новую пенсионную систему носил «добровольно-принудительный» характер. Помимо мощной пропагандистской, в значительной степени демагогической кампании, на большинстве предприятий наемным работникам просто навязали этот переход — под угрозой увольнения. С 1983 г. все впервые вышедшие на рынок труда работники автоматически и без выбора включались в новую пенсионную систему.
[3] АФП — Управления пенсионными фондами (исп. Administradoras de fondos de pensiones, AFP), система частных управляющих компаний пенсионными фондами в Чили. АФП были насажены в Чили при Пиночете в начале 1980-х гг. группой неолиберальных экономистов и политиков и охватили большинство наемных работников страны. В результате этой приватизации пенсионной системы Чили 50 % пенсионных накоплений наемных работников перешли в руки крупного капитала, а 25 % средств были попросту присвоены руководством фондов (cм. подробнее: Риеско Ларраин М. Умер ли Пиночет?).
[4] В 2008 г., при первом президентском сроке М. Бачелет, была проведена частичная реформа пиночетовской пенсионной системы. Это было вызвано тем, что, как оказалось, к тому времени 45 % трудящихся вообще оставались без пенсии, а еще 5 % могли рассчитывать только на минимальную пенсию, на уровне полной нищеты. Кризис пенсионной системы был порожден тем, что часть пенсионных фондов пустилась в рискованные финансовые операции и разорилась, часть организовала ложные банкротства и попросту украла деньги (доказать это оказалось невозможным, так как вся коммерческая деятельность фондов по закону была непрозрачна), а во время второго экономического кризиса при Пиночете (1980-е гг.) многие работники надолго лишались работы и не смогли выполнить законодательное требование о постоянном отчислении средств в пенсионные фонды в течение 20 лет. Реформа 2008 г. столкнулась в парламенте с противодействием правых и в результате приобрела компромиссный характер: все основные принципы и пороки пиночетовской системы были сохранены, но государство взяло на себя обязательство выплачивать «базовую солидарную пенсию» в 130 долларов тем чилийцам, кто вообще остался без пенсии, доплачивать по 140 долларов в пенсионные фонды за наиболее низкооплачиваемых работников (поскольку их отчисления не давали им даже минимальной пенсии), частично компенсировать женщинам отсутствие отчислений в фонды в период ухода за ребенком и т.п. При этом «солидарная пенсия» полагалась только с 65 лет, что де-факто повышало женский пенсионный возраст для этой категории. По сути реформа 2008 г. заменила 1,2 млн чилийцев гарантированную смерть от голода на гарантированную нищету.
[5] Речь идет об Органическом конституционном законе об образовании (исп. Ley Orgánica Constitucional de Enseñanza, LOCE), принятом Пиночетом в 1990 г., в последний день своего правления. Согласно этому закону финансирование образования перекладывалось на муниципальные бюджеты, поэтому бедные районы страны оказались в проигрышном положении. ЛОСЕ также закрепил финансовое неравенство между частными и государственными школами в пользу первых, что гарантировало более качественное образование для богатых. «Органический» означает, что для отмены закона требуется квалифицированное большинство в 4/7 голосов в парламенте и ратификация решения парламента президентом и Конституционным судом. См. подробнее: Риеско Ларраин М. Умер ли Пиночет?
[6] Морено Гарсеc Ленин Вольтер (р. 1953) — эквадорский политик-социалист, президент Эквадора с мая 2017 г. В 2007—2013 гг. — вице-президент Эквадора. В 1998 г. стал жертвой нападения грабителей, в результате чего у него парализованы ноги. Известен своей деятельностью по оказанию помощи инвалидам.
[7] Полностью соглашаясь с О. Ясинским в критике политики левых латиноамериканских правительств как недостаточно радикальной, мы, однако, вынуждены указать, что превращение этой политики в подлинно революционную невозможно без покушения на частную собственность на средства производства. А это, в свою очередь, неизбежно повлечет за собой массовое насилие со стороны нынешних привилегированных классов и такой же ответ со стороны революционных масс. Следовательно, подлинно революционная политика, политика ликвидации капитализма, невозможна без массового революционного насилия. Мы не можем не выразить своего восхищения моральной смелостью интервьюируемого, известного противника насилия, который вопреки своим идеологическим принципам фактически признает здесь неизбежность вооруженного революционного пути.
[8] См. о них подробнее: Лемуан М. Венесуэльские «коллективы»: от фантазии к реальности.
[9] О. Ясинский крайне расширительно трактует термин «каудильо», восходящий к официальному наименованию Франсиско Франко и являющийся переводом на испанский немецкого «фюрер». Каудильо принято называть латиноамериканских диктаторов, пришедших к власти путем военного переворота, установивших режим неограниченной личной власти и правящих с помощью открытой силы, попирая законы и терроризируя и репрессируя своих политических противников. Очевидно, что ни У. Чавес, ни Н. Мадуро, ни Э. Моралес не подходят под это описание. Как ни прискорбно это констатировать, но мы, похоже, сталкиваемся с влиянием империалистической пропаганды, именующей Чавеса и Мадуро «диктаторами».
[10] Биноминальная (биномиальная, двухмандатная) избирательная система — пропорциональная система выборов, при которой каждый избирательный округ представлен двумя кандидатами. Для получения обоих мандатов победившая в выборах партия (или партийный блок) должна набрать вдвое больше голосов, чем вторая по результатам, в противном случае вторая партия (блок) автоматически проводит одного кандидата. Эта система была навязана стране Пиночетом после провала референдума 1988 г. о продлении его президентских полномочий и по результатам голосования в округах. Одновременно избирательные округа были произвольно перенарезаны (система, известная как «джерримендеринг») так, чтобы в регионах, поддержавших Пиночета, стало много избирательных округов, а в антипиночетовских регионах, наоборот, избирательные округа были укрупнены. Это гарантировало правым перевес в парламенте: пропиночетовские округа давали двух правых кандидатов, антипиночетовские — гарантированно одного правого.
[11] Эйлвин Асокар Патрисио (1918—2016) — чилийский политический и государственный деятель. Один из основателей Христианско-демократической партии Чили (ХДП), в 1950—1970-е гг. несколько раз избирался председателем ХДП. Представитель правого крыла в партии, боролся с правительством Альенде, поддержал военный переворот. До 1980 г. сотрудничал с диктатурой, затем перешел в оппозицию. Президент Чили в 1990—1994 гг. Поддался шантажу Пиночета и закрыл расследование против экс-диктатора и его сына по обвинению в финансовых махинациях («дело пиночеков»).
[12] МИР — Левое революционное движение Чили (исп. Movimiento de Izquerda Revolucionaria, MIR), леворадикальная организация, выступала за установление в Чили «диктатуры пролетариата», находилась в оппозиции слева правительству Народного единства. Создано в 1965 г., в 1969 г., после серии студенческих беспорядков, МИР было запрещено христианско-демократическим правительством и ложно обвинено в намерении «захвата власти вооруженным путем»; перешло на нелегальное положение. Вышло из подполья после победы Народного единства. Во время военно-фашистского переворота 1973 г. МИР оказалось единственной левой организацией, которое смогло создать очаги вооруженного сопротивления. В годы диктатуры вело вооруженную борьбу. Вышло из подполья в 1990 г., активно в основном в молодежном и студенческом движении, где представлено своей молодежной организацией «Повстанческая молодежь им. Мигеля Энрикеса» (JRME).
[13] «Juntos Podemos Más» — «Вместе мы можем больше» (исп.).
[14] Специально для молодых читателей поясняем, что это — ирония: О. Ясинский пародирует штамп советской пропаганды «нерушимый блок коммунистов и беспартийных».
[15] О. Ясинский расширительно применяет термин «непотопляемый авианосец». В годы «холодной войны» так называли Японию, где были размещены американские ВВС. В Чили, разумеется, баз ВВС США нет. Видимо, термин употреблен по ассоциации, так как Израиль неоднократно образно называли непотопляемым авианосцем США на Ближнем Востоке.
[16] «Латиноамериканским Израилем» назвал Колумбию Уго Чавес.
[17] Unión Demócrata Independiente — Независимый демократический союз (исп.).
[18] «Опус деи» (лат. «Божье дело») — светская церковная католическая организация реакционной ориентации. Создана в Испании в начале XX в., после II Мировой войны приобрела общеевропейский характер. Вела активную борьбу с республиканцами во время Испанской революции и войны, играла большую роль при Франко, многие члены «Опус деи» входили в состав высшего государственного руководства франкистского режима. Структура «Опус деи» и методы ее деятельности засекречены, организация считается «личной прелатурой» папы римского и не подчиняется местным духовным властям. Действует в 90 странах мира, считается влиятельнейшей и одной из самых богатых католических организаций. Цель «Опус деи» — противостояние влиянию социалистических и материалистических идей в католическом мире, в первую очередь путем внедрения своих членов в высшие управленческие структуры в государственных и экономических кругах.
[19] Нам это объяснение не кажется убедительным, так как массовые убийства и пытки в период переворота и диктатуры осуществлялись также чилийцами, то есть представителями «мирного и невоинственного народа». Кроме того, ниже в интервью О. Ясинский рассказывает о расправах полицейских-чилийцев над индейцами-мапуче. Как ни странно, ссылка на особенности менталитета чилийцев нас, постсоветских левых, заставляет вспомнить модные во времена «перестройки» и в 90-е гг. рассуждения о «рабском менталитете» наших народов.
[20] Патриотический фронт имени Мануэля Родригеса (исп. Frente Patriótico Manuel Rodríguez, FPMR) — чилийская партизанская леворадикальная организация. Была создана в 1983 г. для борьбы с военной диктатурой как вооруженное крыло Коммунистической партии при активном участии молодежи других партий Народного единства. Вела вооруженную борьбу против чилийской хунты. Организация действовала и после падения диктатуры — вплоть до конца 1990-х гг.
[21] Очевидно, имеется в виду тот факт, что бойцы Патриотического фронта обычно проходили обучение военному делу и навыкам подпольной деятельности на Кубе, а затем приобретали опыт партизанской борьбы в Никарагуа, Сальвадоре, Гватемале, Колумбии.
[22] См. о ней подробнее: Косичев Л.А. Гитара и пончо Виктора Хары; его же. Печаль и гнев.
[23] Речь идет о разграблении Национального музея Ирака американскими военными и офицерами спецслужб, а отчасти и местными мародерами, произошедшем в апреле 2003 г. Тогда из хранилищ музея было похищено около 15 тысяч экспонатов; на настоящий день удалось вернуть в фонды менее трети из них. Всего в 2003—2004 гг. из Ирака было вывезено 130 тысяч культурно-исторических ценностей. Многие из них обнаруживаются в американских музеях и университетах или всплывают на аукционах.
[24] Исла-Негра — поселение в провинции Сан-Антонио на берегу Тихого океана, где в 1939—1973 гг. жил Пабло Неруда.
[25] Имеется в виду концерн «Меркурио», контролируемый ультраправыми. Этот концерн сыграл большую роль в деле свержения правительства Альенде и привода к власти Пиночета.
[26] Central Unitaria de Trabajadores — Единый профцентр трудящихся Чили (исп.).
[27] Чили вышла из периода диктатуры с 40 % населения, жившими за чертой бедности. Следовательно, ответственность за «кредитную петлю» на его шее действительно несут «демократические» правительства.
[28] КОДЕЛКО — Чилийская национальная медная корпорация (исп. Corporación Nacional del Cobre de Chile, CODELCO) — государственная компания по добычи меди, крупнейший производитель меди в мире. Компания также занимается добычей золота, серебра, рения, молибдена и др. Совет директоров КОДЕЛКО назначается президентом Чили.
[29] Пиньера Эченике Мигель Хуан Себастьян (р. 1949) — чилийский политик, олигарх-миллиардер, президент страны в 2010—2014 гг. Член правой партии «Национальное обновление».
[30] Пунта-Аренас — город на юге Чили. Южные земли Чили традиционно являются наиболее бедными территориями страны.
[31] Провинция Айсен расположена на юге Чили. О. Ясинский называет ее «чилийской Сибирью», имея в виду отдаленность, заброшенность и суровость природных условий.
[32] Лопес Обрадор Андрес Мануэль (р. 1953) — мексиканский политик, член Партии демократической революции. Выдвигал свою кандидатуру на президентских выборах 2006 и 2010 гг. В 2006 г. проиграл с небольшим разрывом, что спровоцировало массовый протест его сторонников, утверждавших, что результаты выборов были подтасованы.
[33] Темер Лулиа Мишел Мигел Элиас (р. 1940) — бразильский политик, президент страны с 2016 г. В 1980—2000-е гг. неоднократно избирался депутатом парламента от штата Сан-Паулу. Вице-президент при Дилме Русеф. Сыграл важную роль в «конституционном перевороте», отстранившем Русеф от власти. Проводит политику неолиберализма. Находится под следствием по обвинению в коррупции.