Аэропорт Майкетия. Обычные предотлетные хлопоты: регистрация, сдача багажа, паспортный контроль... После долгих лет работы в Венесуэле я возвращался домой в Москву с противоречивыми чувствами. Страну эту я искренне полюбил, обжился в ней, считая своим вторым домом. Как журналист я не испытывал каких-либо проблем: перманентный революционный процесс давал обильный материал для статей и репортажей, выбирай фактуру, анализируй, пиши! Но настал момент, когда возникло ощущение перенасыщенности. Казалось, что ничего нового в стране не происходит: просто пластинка проиграла один раз, но ее ставят снова и снова. Примелькавшиеся лица политиков, предсказуемость событий, навязчивые пропагандистские клише нескончаемого противоборства между чавистами и разноликой оппозицией. Даже в поездки по стране не тянуло: все видел, везде бывал.



«Неужели уезжаешь? – удивилась Марианелья, бессменный секретарь Ассоциации иностранных журналистов. – Стоит ли торопиться? Ведь самое интересное только начинается. В ноябре – выборы губернаторов и алькальдов. Возможно, в Венесуэле не было более важного события, чем это. Ты же знаешь, о чем заявил Чавес: если боливарианцы проиграют эти выборы, в стране начнется гражданская война!».

Тезис об угрозе войны в прошлом использовали, в основном, деятели оппозиции. Если его сейчас подхватил сам президент Уго Чавес, то в Венесуэле, похоже, действительно назревает новый виток бескомпромиссной борьбы…

Вот она – причина моих противоречивых настроений: в стране приближаются серьезнейшие события, а я прогуливаюсь по аэропорту, нетерпеливо посматривая на часы, словно пытаюсь ускорить момент отлета и сбежать подальше от горячих венесуэльских проблем.

***

Самым сложным за время моей журналистской миссии в Венесуэле было сохранение «нейтралитета» по отношению к противоборствующим сторонам ожесточенного внутреннего конфликта - чавистам, находящимся у власти с 1999 года, и оппозиции. И те, и другие ревниво относились к проявлениям симпатии к «противнику», и если уличали или даже подозревали тебя в этом, то поддержание нормальных рабочих и, тем более, дружеских связей, становилось невозможным.

Мое первоначальное непонимание всей глубины раскола в венесуэльском обществе привело к тому, что я растерял многих хороших знакомых по периоду первой командировки в страну в 80-х годах – от политиков и журналистов, до тех, с кем поддерживал отношения бытового характера, вне сферы профессиональных интересов. Больше всего меня поразила смена политических убеждений у тех, кого я считал безоговорочно «левыми». Милейшая Александра Н., прежде лечившая зубы руководству Компартии и рядовым пролетариям, во время первого же визита к ней заявила мне о своем категорическом неприятии «боливарианского режима» и желании включиться в борьбу с ним. Мои наивные попытки сказать что-то в пользу «режима», хотя бы его очевидных усилий решить неотложные социальные проблемы, были восприняты Александрой как недопустимая ересь. «Как ты не понимаешь, что все это показуха и демагогия!» – с гневом воскликнула она.

Это был мой первый и последний визит по новому адресу Александры в привилегированном районе Прадос-дель-Эсте, где роскошные виллы под красной черепицей горделиво взирают с зеленых холмов на столичную долину, загроможденную бетонными лабиринтами многоэтажных застроек. Мне пришлось искать другого зубного врача.

	Чавес любимец венесуэльских детей

Непримиримость к Чавесу в разговорах проявляли и многие другие венесуэльцы. Резкость их оценок словно побуждала продемонстрировать собственную позицию: а ты - на чьей стороне? Что скажешь об этом «чокнутом», этой «горилле», этом «солдафоне»? На первых порах подобные вопросы шокировали, ставили в тупик. Отвечать приходилось уклончиво: только что приехал, не разобрался в ситуации, боюсь ошибиться. Как правило, венесуэльский собеседник, не откладывая дела в долгий ящик, пытался «открыть глаза» наивному иностранцу на «подлинную» сущность Чавеса, его далеко идущие планы по превращению страны «в коммунистического сателлита Кубы, оплот для арабских террористов и наркокартелей». Дескать, поэтому Чавес спешит вооружиться до зубов, чтобы никто на континенте не мог помешать ему в установлении контроля над Латинской Америкой. Много таких «просветительских» лекций пришлось мне выслушать с непроницаемым выражением лица. Стоит ли что-то доказывать, когда твои аргументы не воспринимаются?

Не меньшая политическая осторожность требовалась и в общении с чавистами любого служебного веса и влияния. Повышенную бдительность надо было проявлять к используемой лексике. К примеру, для сторонников Уго Чавеса употребление слова «режим» для обозначения боливарианского правительства однозначно свидетельствует о «контрреволюционности» того, кто его произнес. И это понятно в условиях, когда оппозиционные СМИ круглосуточно вбивают этот термин в подсознание венесуэльцев, напирая на то, что идеологией «режима» является «кастрокоммунизм», а его конечной целью - «кровавая тирания».

Свобода слова и все другие свободы гарантированы Боливарианской Конституцией 1999 года. Оппозиция пользуется этим на всю катушку. Каких только «сильных» выражений не звучало из ее рядов в адрес «режима», его «прихвостней», его лидера, и все это не имело последствий. Но иностранцы, живущие в стране, должны быть максимально сдержанными. Любые критические заявления с их стороны недопустимы, поскольку это равносильно «ведению подрывной работы». Министр иностранных дел Николас Мадуро, озвучивая личное указание Чавеса, предупредил, что иностранцы, «распускающие язык», будут высылаться из Венесуэлы.

Прямо скажу: я никогда не оспаривал идейно-политических установок и действий боливарианского правительства, поэтому предупреждение Мадуро воспринял спокойно. Для меня появление в Венесуэле Чавеса как лидера-реформатора было исторически оправданным. Он пришел вовремя. У Венесуэлы в период Четвертой республики¹ был свой затяжной период «застоя», который возник в результате загнивания и возраставшего самодовольства власти, считавшей себя образцово-демократической. Моя первая командировка в эту страну пришлась как раз на период «застоя». Страной правил социал-демократ Хайме Лусинчи, вернее – его личный секретарь и любовница Бланка Ибаньес. Она взяла в свои руки распределение государственных заказов, получала комиссионные «за содействие» в не слишком прозрачных сделках предпринимателей и банкиров и даже «ускоряла» продвижение военных по служебной лестнице.

Видимость демократических ритуалов в Четвертой республике соблюдалась истово. Избирательные кампании проходили каждые четыре года, и очередным президентом неизбежно становился кандидат одной из двух ведущих партий - Демократическое действие (социал-демократы) или КОПЕИ (социал-христиане). Конкурентов они не опасались. Бюллетени, которые подавались за левых лидеров, учитывались далеко не все, чтобы не создавать каких-либо иллюзий у протестного электората. Чавесу в период военной службы приходилось обеспечивать порядок на избирательных участках. Позднее он с негодованием вспоминал о том, как «подкупленные» члены комиссий изымали бюллетени, поданные за компартию, и отправляли их в мусорную корзину, имитируя при этом крики петуха (традиционно символом КПВ является петушок красного цвета).

По согласованным квотам распределялись посты в государственном аппарате, очередной президент произносил тронную речь о назревшей необходимости бороться с безработицей, коррупцией, нищетой, безграмотностью и провалами в системе здравоохранения. Этим, в принципе, все и ограничивалось. Правящая элита процветала, жестко подавляя попытки модернизации политической системы и экономики страны.

Победоносное шествие неолиберальной доктрины по миру и политика приватизаций были восприняты венесуэльской властью на ура. Президент Карлос Андрес Перес (социал-демократ), победивший на выборах в декабре 1988 года под лозунгами проведения справедливой социальной политики и искоренения коррупции, совершил поворот на 180 градусов и, следуя рекомендациям МВФ, объявил о проведении «пакета реформ» неолиберального толка. Резко подскочили цены на бензин и дизельное топливо, увеличились транспортные тарифы, вздорожали продовольственные товары. Инфляция побила все рекорды.

	Народное восстание 27-28 февраля 1989г. «Каракасо» (Caracazo)

«Смена курса» вызвала народные волнения в столице и провинции. В эти дни, 27-28 февраля 1989 года, которые получили название «Каракасо» (Caracazo), силами правопорядка было убито не менее 3 тысяч человек. «Официально» признали не более 300, все остальные жертвы были захоронены тайком. Репрессии подобного рода в Венесуэле никогда не проходили безнаказанно для власть предержащих. Президент Перес расстрелом народа подписал смертный приговор Четвертой республике.

Заговорщицкие планы левых организаций и, особенно, военных лож после стихийных выступлений народа приобрели второе дыхание. События «Каракасо» показали, что власть в стране висит на волоске. Одним из ведущих конспираторов в армии был подполковник Уго Чавес Фриас. Под его руководством 4 февраля 1992 года военные попытались установить контроль над основными гарнизонами страны, захватить дворец Мирафлорес и арестовать президента Переса для предания суду. Но атака на президентский дворец не привела к успеху. Перес сумел проскользнуть через кордоны заговорщиков и выступил по телевидению с заявлением о том, что он контролирует ситуацию.

	video 2
	4 февраля 1992г.: Чавес приказывает восставшим сдать оружие

Дальнейшее кровопролитие становилось бесполезным. Чавес капитулировал и в кратком телевизионном обращении отдал приказ соратникам сложить оружие, подчеркнув, что «пока что» возможности для успешной реализации операции нет. Для Чавеса это выступление стало судьбоносным. Венесуэльцы узнали о его существовании, многие из них стали связывать будущее страны с его именем.

Уго Чавес и большая часть заговорщиков провели в тюрьмах до амнистии президента Рафаэля Кальдеры около двух лет. В 1994 году Чавес вышел на свободу. Все пришлось начинать с нуля, но именно ему после многих измен, разочарований и потерь, казалось бы, верных друзей и даже жены (первой, Нанси Кольменарес), выпала историческая роль реформатора Венесуэлы. В декабре 1998 года, опираясь на поддержку созданного им Движения Пятая республика, Чавес победил на президентских выборах.