Вспоминая первое советское посольство в Чили (1946 - 1948гг.)
Страница 3 из 6Сентябрь 2001
Церемония вступления новоизбранного президента в должность прошла 3 ноября 1946 года в Почетном салоне Национального конгресса в присутствии парламентариев, высших представителей судебной власти, церковных иерархов, командующих родами вооруженных сил, дипломатического корпуса. На этом "празднике демократии" присутствовал и советский посол Жуков. Результаты выборов были многообещающими для левых сил. В новое правительство вошли три коммуниста: Виктор Контрерас - министр земель и колонизации, Мигель Конча - возглавивший министерство сельского хозяйства, и Карлос Контрерас Лабарка - получивший одно из ключевых министерств - общественных работ. Социалисты "воздержались" от участия в правительстве, как в силу внутренних разногласий и фракционной борьбы, так и политической ревности к коммунистам, которые все активнее перехватывали рычаги влияния на трудовые массы и устанавливали контроль над профсоюзами.
В ноябре 1946 президент Гонсалес Видела побывал - в первый и последний раз - в советском посольстве на приеме в честь годовщины Октябрьской революции. Посол США Боуэрс, являвшийся дуайеном дипкорпуса, тоже посетил "роскошное", по его словам, представительство СССР в "элегантном районе", что не преминул впоследствии запечатлеть в своих мемуарах. Во время приема его особенно поразило разделение гостей на "категории". Гости "ограниченной важности" толпились в общем зале и принимались дипломатами среднего звена, а избранных - президента Гонсалеса Виделу, бывшего президента Артуро Алессандри, чилийских командующих и самого Боуэрса провели через анфиладу помещений и коридоров "с охраной" в своего рода "спецзал", где и был накрыт пиршественный стол. "Причина столь уникального разделения была очевидной, - сделал глубокомысленный вывод американский посол. - Коммунистическая демократия считала непозволительным, чтобы глава государства находился в общей толпе гостей, хотя это было обычным делом на приемах в других посольствах"...
Началась обычная рутина дипломатической жизни. Жуков и дипломаты наносили протокольные визиты, заводили полезные связи, постепенно определялись с реальными возможностями развития политических, торгово-экономических и научно-культурных связей. В редкие дни отдыха персонал посольства знакомился со "страной безумно-красивых контрастных пейзажей", как сказал в одном из интервью атташе Чернышев. Несколько раз совершили коллективные выезды в портовый город Валь-параисо, побывали на курортных пляжах Картахены и Виньи-дель-Мар, вкусили блюда из марисков - неприглядных, но вполне съедобных существ, добытых в океанских глубинах.
Мужская половина посольства не обошла вниманием чилийскую виноградную водку - писко. Дешевизна этого напитка почти не сказывалась на скудноватых семейных бюджетах, и поэтому у него появились в посольстве надежные друзья, которые были в состоянии отличить "по насыщенному этиловому букету" "RRR" от "Control" и "Bella Vista" от "Conqustador". Не разочаровали посольский люд и столичные универмаги, особенно "Гат и Чавес". В нем-то и приоделись советские дипломаты, чтобы и внешне "соответствовать" занимаемому положению...
Побывали и на ипподроме Сантьяго, немало подивившись азарту любителей скачек - и тех, кто восседал на сидениях для богатых, и тех, кто исступленно болел за "своих" скакунов на рабоче-крестьянских скамейках. Имена у скаковых лошадей были самые разные - от Бонапарта до Мистраль, это казалось вполне допустимым: хотели назвать любимцев погромче да покрасивее.
Однако участие в одном из забегов жеребца под кличкой "Жуков" экскурсанты встретили настороженно: "Не провокация ли это против посла? Почему именно Жуков, а не Черчилль или, скажем, Боуэрс?" На эту тему поспешил высказаться орган КПЧ "Эль Сигло". Безымянный автор заметки обозвал владельца скакуна - некоего Эрнесто Хаймовича - неизлечимым глупцом и пособником олигархов: "Эти нападки являются всего лишь жалкой реакцией фашистов на ту любовь, которую демонстрируют чилийцы великому советскому народу и его представителям". Через много лет бывший генсек КПЧ Луис Корвалан упомянет в своих мемуарах, что честь Жукова в столь бескомпромиссной форме защитил он и что, как позднее выяснилось, никакого "фашистского заговора" против посла не было, наоборот - Эрнесто Хаймович всегда голосовал за КПЧ, жертвовал деньги на ее нужды и искренне симпатизировал России, потому и дал своему любимцу-скакуну имя Жукова...
Между тем, "холодная война" набирала обороты. Фултонская речь британского экс-премьера Черчилля о необходимости борьбы с "коммунистическим тоталитаризмом" была с восторгом встречена в чилийских право-консервативных кругах, в которых все чаще говорили о реванше, о необходимости исключения компартии из политической жизни страны, изгнания из парламента коммунистических депутатов и сенаторов.
Вскоре после инаугурации нового президента подал в отставку посол Чили в СССР Луис Давид Крус Окампо. В политических кругах страны поползли слухи о том, что на его место будет направлен кто-то из руководителей КПЧ, чтобы продемонстрировать всем скептикам, что отношения президента с КПЧ остаются непоколебимо-гармоничными. Однако, вопрос о преемнике Видела решил иначе: агреман был запрошен на Анхеля Файвовича, видного политика, принадлежащего к радикальной партии, масона. Будущий посол солидно принимал поздравления, его друзья отпраздновали назначение роскошным обедом, на котором присутствовал и Жуков. Файвович был настолько уверен в скором переезде в Москву, что стал усиленно изучать русский язык. Впрочем, до Москвы он так и не доехал.
Первые признаки напряженности в отношениях между Москвой и Сантьяго возникли после публикации в популярном журнале "Веа" в декабре 1946 года секретной аналитической справки с весьма критической оценкой внутренней ситуации в Советском Союзе, написанной Крусом Окампо. В МИД Чили провели расследование по факту утечки дипломатических материалов, но виновника так и не нашли. Недружественная публикация не прошла незамеченной для посольства на улице Биарриц, о ней было сообщено в Москву.
По свидетельству политика и писателя Володи Тейтельбойма, руководство КПЧ первоначально не претендовало на какие-либо министерские портфели в правительстве Гонсалеса Виделы, исходя в первую очередь из международной ситуации: для партии было выгоднее оставаться в тени, сохраняя себя в качестве решающего фактора во внутриполитическом раскладе сил. Однако эта позиция была пересмотрена по настоятельному требованию новоизбранного президента. Гонсалес Видела пришел на заседание политбюро КПЧ, где решался этот вопрос, и попросил слова. Тоном, в котором была смешана мольба и шантаж, он сказал: "Вы носите партбилеты в карманах. Я держу его в сердце. Если вы не будете участвовать в правительстве министрами-коммунистами, я отказываюсь от поста президента республики".
По мнению Тейтельбойма, это был не более чем театральный жест: Гонсалес Видела с самого начала "вынашивал в отношении компартии предательские планы, согласованные с американцами". Вполне возможно, что эти закулисные переговоры велись за спиной Боуэрса, имевшего в американском истэблишменте репутацию человека левых взглядов (до приезда в Чили Боуэрс был послом в республиканской Испании). Вероятнее всего, план антикоммунистических действий Видела обсуждал с адмиралом Лихи (Leahy). Тейтельбойм считает, что в ходе этих встреч адмирал довел до сведения Гонсалеса Виделы информацию о готовящейся превентивной атомной войне США против СССР: до 1948 года намечалось сбросить более 130 атомных бомб на 70 советских городов.
Сигналом для осуществления собственных "превентивных" действий Гонсалеса Виделы против КПЧ ("коммунистической секты", как любил говорить президент) послужил небывалый успех коммунистов на муниципальных выборах в начале апреля 1947 года, когда кандидаты от КПЧ заметно потеснили другие партии, включая радикалов. "На следующий (после выборов) день, - вспоминает Тейтельбойм в автобио-графической книге, - мы, то есть генеральный секретарь Рикардо Фонсека и два члена политической комиссии - Гало Гонсалес и я, направились в Ла Монеду, чтобы побеседовать с президентом. Мы думали, что в начале беседы обменяемся с ним несколькими радостными словами по поводу победы, одержанной накануне, но он встретил нас в штыки. Набросился, как бык, ослепший от ярости. Он не мог понять, как это произошло, как могли коммунисты стать самой влиятельной партией в результате выборов. Он использовал выражение, которое впоследствии стало модным: он попросил нас "уйти под воду" (submarinear). "Вы должны погрузиться во тьму. Стать рыбами, не производить шума, находиться там, где никто вас не увидит. Это условие для того, чтобы выжить. В противном случае вы погибнете".
Руководители КПЧ с негодованием отвергли столь "недемократическое предложение" и покинули президентский дворец с ощущением того, что присутствовали при "стриптизе демагога".
Через несколько дней Видела отправил в отставку министров-коммунистов, положив начало процессу дистанцирования от "внутреннего врага", завершением которого стал указ, который известен как "проклятый закон", запрещающий компартию. 20 октября 1947, за день до разрыва отношений с СССР, Видела приказал директору криминальной полиции провести превентивные аресты руководителей и активистов КПЧ. Кто-то из них успел получить предупреждение о грозящей опасности от "своих людей" в полиции и уйти в подполье, кто-то был схвачен и брошен в тюрьмы и концентрационные лагеря. Особо мрачной славой пользовался лагерь в Писагуа, расположенный на жарком севере страны, на пустынном берегу океана. Там-то и перевоспитывали арестантов от ошибочных идеологических увлечений.
В тех местах проходил службу молодой перспективный офицер Аугусто Пиночет, на которого, помимо прочих чисто военных обязанностей, было возложено и обеспечение порядка и дисциплины в концлагере. Сам он почти не появлялся среди неприглядных бараков, возложив "воспитательно-педагогическую работу" на исполнительных подчиненных. Но в критические моменты Пиночет всегда оказывался на месте. Именно там, в Писагуа, и произошла первая личная встреча Пиночета с Сальвадором Альенде, депутатом от Социалистической партии, приехавшим в концлагерь для проведения парламентского расследования в отношении бесчеловечного отношения к заключенным в концлагере. Если судить по воспоминаниям Пиночета, "поле боя" осталось за ним, угроза применения силы возымела действие, Альенде пришлось уехать, так и не ступив на территорию лагеря. Видимо, начинающему "воспитателю" было, что скрывать...